Лучший из цветов - страница 2

И тут, в нескольких метрах от себя, Николай услышал какой-то звук. Мужчина отреагировал на него молниеносно, даже с неким предвкушением. В своем воображении он уже представил себе нарушителя, что проник на его территорию. Обычно то были крысы, завсегдатаи таких мест. Для пущего эффекта в голове Набокова они были размером с кабана, имели толстый непробиваемый хвост и острые, как бритва, передние зубы. Этих исполинов калека то и дело гонял палкой по всей территории свалки. Для него это была в равной степени забава, и одновременно – священная миссия.

Конечно, на деле Николай никогда не убивал крыс, даже если загонял их в угол, а за годы тренировок у него это получалось особенно хорошо. Нет, контузия сожрала всю злобу внутри мужчины так же основательно, как эти самые крысы сжирали тонны тухлых объедков.

К удивлению Набокова, источником шума оказались вовсе не крысы. Присмотревшись получше, мужчина заметил в метрах десяти от себя зверя куда крупнее зловредных грызунов.

Да это же Федя!

И, действительно, перед Николаем, спиной к мужчине, греясь на солнце за кучей металлолома и прочего мусора, расположился один из местных псов по кличке Федя. Это был небольшой беспородный представитель собачьего племени, черношерстный, с уныло висящими ушами – еще не взрослый пес, но уже не щенок, эдакий собачий подросток. Правда, в последнее время Федя хворал. Собаки часто цепляли на свалке какую-нибудь инфекцию. Большинство переболевало и выживало.

Прочим везло меньше.

– Федя-я-я! Эгегей! – протяжно воскликнул Николай, но из его уст это прозвучало больше как мычание, нежели что-то четкое и осмысленное. Калека имел привычку говорить по два-три слова, остерегаясь длинных предложений.

К удивлению Набокова, Федя не только не откликнулся на зов своего старого друга, но и вовсе не подал каких-либо признаков жизни. Лишь на мгновенье пес как-то неестественно дернулся. Николай сослался на то, что собака предалась дневному, пусть и тревожному сну. Мужчина уже было собрался побрести прочь, как вдруг тело лежачего пса содрогнулось снова. На этот раз судорога была такой сильной, что пес буквально воспарил над землей и с глухим звуком припал к ней. В то же мгновенье тело резко и беззвучно исчезло за мусорной кучей, оставив на земле след.

Кровавый след.

Николай впал в настоящее оцепенение. Рука, сжимающая деревянную палку, затряслась в нервном тике. Лицо мужчины вытянулось, а нижняя губа, казалось, это было невозможно, оттянулась вниз еще сильнее.

– Федя! – промычал контуженный, не скрывая испуга в голосе.– Федя-я-я!

Глаза Набокова нервно забегали по сторонам. Мужчина облизал верхнюю губу и, выдавив из себя нечто неразборчивое, пригрозил палкой невидимому врагу, показывая свои самые смелые намерения. Послышался громкий звук… омерзительный и до ужаса принеприятнейший булькающий звук. С таким звуком всхлипывает несчастный, чье горло перерезают острым лезвием.

Бульканье настолько сильно въелось в расшатанное сознание Николая, что тот, бросив палку и закрыв уши ладонями, начал завывать от страха и отчаянья. При этом контуженный нашел в себе силы сдвинуться с места. Вопреки здравому смыслу, который страж городской свалки привык обходить стороной, Набоков направился не «от», а прямо-таки «к» источнику тошнотворного бульканья.

Осторожно завернув за кучу, Николай встал, как вкопанный, и изумленно открыл рот. Самые разные мысли обуревали мужчину в этот момент. Контуженный в миг представил образ огромного комара, который набросившись на Федю, проткнул его своим огромным хоботом и высосал кровь без остатка. В воображении Николая появилась и пиявка, огромная, склизкая и извивающаяся. Пасть ее представлялась настолько широкой, что она могла бы без труда за секунды высосать кровь целого слона, не говоря о человеке, и уж тем более о собаке.