– А я хочу! Поставь чайник! – из-за угла появилась обманчиво крошечная сухая фигурка – такие обычно сравнивали с одуванчиками, да не простыми, а с определённой религиозной принадлежностью.
Это была их с Юлькой общая прабабушка – бабушка Степана и его брата, Юлькиного отца. Сколько Ульяна себя помнила, Владлена Фёдоровна жила с ними. И характер её год от года становился всё более и более скверным: в последние несколько лет не проходило и недели без очередного скандала. Бабушка становилась мнительной, постоянно искала повод, чтобы к кому-нибудь придраться; иногда откровенно сталкивала близких между собой, лишь бы добиться нового взрыва. Иногда это срабатывало, иногда нет – тогда она начинала искать новую причину для ссоры. С Юлькой они порой просто разыгрывали короткие споры, не воспринимая их всерьёз – обычно это помогало.
– Ей не хватает экшена в жизни, – объясняла сестра, – гулять она не выходит, только смотрит свои суды да сериалы по телевизору. Ссоры – это что-то яркое, они ей позволяют почувствовать себя по-особенному живой. Всякая там забота и милота – эмоции недостаточно сильные. Да и папа с дядей Стёпой ухаживают за ней, как могут. Вот она и бесится, – в это объяснение Ульяна верила. Оно казалось логичным, только не очень справедливым – потому девочка всё ещё втайне хранила надежду однажды наладить с бабушкой отношения раз и навсегда. Вот только вскоре после кратких периодов примирения та вновь начинала «перчить» свою скучную жизнь яркими скандалами – и тогда все попытки восстановить хрупкий мир дома вновь шли прахом.
Ульяна встретилась с бабушкой взглядом. Та явно собиралась устроить очередную сцену, это её настроение девочка уже научилась распознавать. Сейчас у неё был выбор: поучаствовать в ссоре и попытаться её сгладить, или же спрятаться в своей комнате и попытаться избежать худшего – очередных обвинений и обидных слов. Ни то, ни другое решение не гарантировали однозначного исхода: бабушка могла войти к ней и втянуть в свою игру, а могла просто начать громко комментировать её попытку спрятаться – прекрасно зная, что через стену Ульяна всё слышит.
– Что? – с вызовом спросила Владлена Фёдоровна. – А ты? А ты мне тоже чайник поставить не можешь? Дожила, не заслужила чашки кофе в старости!
– Оставь её в покое! – громко сказал отец на кухне, шумно грохнув чайник на подставку. – Цикория тебе наведу с шоколадом, не больше!
– Не хочу я твоего цикория, помои те ещё! Отравить меня хочешь? – ощетинилась пенсионерка.
– Отпевать тебя раньше времени не хочу! – Ульяна, не сдержавшись, прыснула. Бабушка нахмурилась, поджала губы, прищурилась – будто кошка, что готовилась к атаке.
– Смешно тебе? – ядовито спросила она. – Только и ждёте, когда я помру? Никакой благодарности! А чего я хотела? Дурная кровь! – девочка вздрогнула, улыбка её разом пропала. Когда бабушка начинала говорить об этом, ссора разгоралась моментально.
Вот и сейчас отец немедленно появился в коридоре – хмурый, мрачный. В руках у него была белая кружка с сердечками и надписью «Лучшей бабуле». Но выглядело это вовсе не забавно – взгляд у Степана был серьёзный, колючий.
– Не смей, – жёстко сказал он. Бабушка рывком повернулась к нему, словно хищник, почуявший угрозу. – Я тебя предупреждаю. Я говорил.
– А то – что? Выкинешь меня? Отравишь, как собаку?
– Я тебе говорил, – с нажимом повторил отец.
