– Всё девку эту защищаешь! Хвостом навертела, а я – терпи, расти, корми!..
– Замолчи! – рявкнул Степан. Ульяна почувствовала, как пушистый хвост, сам собой прижавшийся к икрам, дрожит, будто у напуганного щенка. Губы её тоже задрожали.
Бабушка редко говорила о её матери; но если упоминала – то обязательно что-нибудь дурное. Юлька объясняла, что это тоже из желания зацепить и устроить ссору – вот только сама отказывалась рассказывать Ульяне об её маме хоть что-нибудь. Говорила, что была совсем маленькая и ничего о ней не знает. И, поскольку у сестры не было причин врать, после пары разговоров девочка оставила попытки что-то выведать. Правда, вряд ли Юлька в шесть-семь лет допытывалась, откуда у неё появилась двоюродная сестрёнка.
Отец же никогда о маме Ульяны не упоминал и страшно злился, если Владлена Фёдоровна затрагивала эту тему. Может, потому, что затрагивала она лишь самые дурнопахнущие слои, как однажды метко выразилась Юлька. В любом случае, это всегда срабатывало так, как было нужно скучающей пенсионерке – у неё появлялся повод хорошенько поцапаться со внуком.
– И что ты мне сделаешь? – с вызовом посмотрела она на него снизу-вверх. – Ударишь бабку? Давай, святоша! Лучше бы кого другого уму учил, когда время было!
Степан с силой стиснул зубы. Сжал и пальцы на кружке – казалось, ещё секунда, и забавная ручка-сердечко останется у него в ладони.
– Я в последний раз говорю, – тихо сказал он. – Как говорил пятнадцать лет назад. Ещё одно слово по этому поводу… – короткая пауза. – И мы будем разговаривать иначе.
Бабушка нехорошо прищурилась. Бросила недовольный взгляд на Ульяну. Промолчала.
– У тебя давление, – процедил Степан сквозь зубы. – Кофе я тебе не дам. Не хочешь цикорий – выпей чаю. Возьми шипучие витамины. Лимонад. У тебя есть, из чего выбирать. Не прибедняйся. Я купил тебе твою минералку и сок. Не хочешь… – он шумно выдохнул, скользнул взглядом по дочери. – Не надо. Но не смей… – мужчина отвернулся. – Трепаться, о чём не просят.
– Ты как смеешь так со мной говорить?! – вскинулась бабушка. Об Ульяне она моментально забыла; впилась взглядом во внука. – После всего, что я для тебя!..
– Всё! Я устал. У меня завтра утренняя служба и проповедь, – и Степан удалился обратно на кухню. Мгновением позже вслед за ним упрямо зашаркали шумные тапочки.
Девочка еле слышно выдохнула. Что будет дальше, она прекрасно знала: могла бы предсказать целые фразы и отрывки грядущей беседы, если сегодня отец будет в настроении и дальше отвечать на попытки зацепить его. Как в детстве, Ульяне захотелось забраться к нему на колени. Спрятаться от злых слов, что звучали в адрес её мамы, которой она никогда не знала. Но уже много лет девочка не могла этого сделать; ей бы похудеть, как Юльке. Ей бы добиться всего, чего добилась Юлька. Тогда, может, попытка поговорить с папой по душам кончится как-то иначе: без мимолётных упрёков по поводу её пухловатых щёк или разочарованного взгляда после ознакомления с табелем успеваемости.
Завидовать было плохо, Ульяна это знала. Но порой это чувство накрывало её с головой – например, когда отец рассказывал, что её двоюродная сестра закончила очередной семестр в институте на «отлично», или готовилась выпустить новую книжку. Девочка и в журналистику-то пошла следом за Юлькой – лишь потом ощутила вкус к самому делу. Ей отчаянно хотелось похвалы; хотелось успехов – раз уж отличницей стать было не суждено. Пару лет назад казалось, что у неё ещё полно времени, чтобы догнать сестру; но вот та стремительно похудела, изменившись до неузнаваемости, вот стала выпускать книги одну за другой, вот вдруг приблизилась к заветному красному диплому…
