Лучший подарок солнца - страница 36

– Ну, уж нет, раз не удалила, загляну.

Во вчерашнем файле было две целых строчки: «Привет, дневник! Мне грустно, и я решила тебя завести», «Пока, дневник. Я передумала. Толку от тебя?». От комментариев Дюша воздержался, лишь тихо хмыкнул, и перешёл к «плодам размышлений».

Я сегодня проснусь на рассвете,

Распрощаюсь с луной, встречу солнце…

Мы с тобою большие дети,

Но играем в жестоких взрослых.

Мы уходим от слабости близких

Или просто из дома уходим,

Мы уже научились цинизму,

Прорастают в нас ревности всходы.

Мы почти разучились верить

Забываем, как нужно смеяться,

Мы смогли эти маски примерить

И не знаем, как с ними расстаться.

Я сегодня проснусь на рассвете,

Луна в тучах, и в тучах солнце…

Да, всё так, и мы больше не дети.

Мы с тобою жестокие взрослые.

Здесь молчанием не обошлось.

– В «мы» у тебя кто? Он?

Я задумалась. Почему-то задуматься над собственными стихами у меня получалось только после Дюшиных вопросов и замечаний, до них они просто получались сами, возникали сначала словами, обрывками строк, кусочками, потом плавно выстраивались в строфы и крутились в голове, пока я не выпускала их на свободу, не важно, на бумагу, в ноут или телефон. Ответа на Дюшин вопрос у меня не было.

– Понятия не имею. Как-то так сложились. Честно, не знаю.

– Про ревность тоже? Понятно. Дашка, а ты понимаешь, что его совсем не знаешь? Знаешь, как выглядит, и на этом всё.

– И не узнаю. Поэтому он останется таким, каким… Всё, Дюш, проехали. Не хочу. Про стихи что скажешь?

– Каким ты его придумала, – Дюша всё-таки закончил оборванную мной фразу и лишь после этого ответил на вопрос. – Ничего хорошего, литературно – неудачно, содержание – депрессивный бред. Будем лечить. Так, жестокая взрослая, сейчас ты встанешь и…

– Всё, хватит! – я разозлилась. – Сколько можно? Я не буду открывать окно!

Он мой взбрык проигнорировал и спокойно закончил:

– И принесёшь диск Ребекки Ивановны, давно не проверяли. Вперёд, Лучница!

Подаренный строгой королевой диск мы пробовали открыть относительно регулярно. Сначала очень регулярно, ежедневно, потом раз в неделю, потом раз в месяц. Последняя попытка была около недели назад, так что с «давно» Дюша сильно преувеличивал. Понятно, что таким незамысловатым способом начиналось моё лечение, только подход был в корне неверный и он об этом знал.

О том, какие неведомые тайны прячет серебристая пластинка, мы говорили много. Дюша предполагал послание от Ребекки Ивановны, вроде дополнительного напутствия или полезных рекомендаций, это было логично и очень не помешало бы. Я надеялась услышать голос Принца, в идеале – вместе с фото, а лучше – видео. Увидеть его хотелось так, что сердце сжималось и замирало, а после очередного разочарования накрывало тоской и полной апатией, из которой я выходила медленно и трудно. Сейчас мне и так было тоскливо, это состояние длилось не первый день и, судя по всему, не последний. Поэтому Дюшиным методам извлечения меня из диагностированной им же депрессии я удивилась и воспротивилась.

– Не хочу, не могу, не буду, не сегодня. Дюш, серьёзно, давай потом? И так паршиво, а он всё равно не откроется. Давай лучше… Давай по литературной части, что не так?

– Лучше? – он саркастически усмехнулся. – Лови, сама напросилась.

Через пять минут я готова была сообщить всем поэтам мира, как им повезло, что Дюша не выбрал стезю критика. Он не пропустил ничего: рифмы, размер, рванность строк… Впрочем, как обычно. Мои стихи редко его устраивали полностью, но, если честно, все замечания были по делу, только понимала я это не сразу, сперва обижалась и защищала свои «шедевры», он называл это «ежиным режимом», по аналогии со свернувшимся в клубочек ежом, который перестаёт видеть всё окружающее и только топорщит иголки.