Отделяла чёрную нижнюю половину буфета от белой верхней секретная выдвижная полочка. Стоило потянуть за едва заметную пимпочку, и вашему взору являлась деревянная доска. Пользовались ей, увы, редко – резали хлеб по случаю прихода гостей. Но факт её существования грел мою детскую душу, как согревает наличие любой тайны.
Это средство познания жизни в движении – переходное от коляски к автомобилю, из детства во взрослую жизнь. Трёхколёсный велик принадлежит к странной категории вещей, которые не попадают в разряд первостепенных и значимых – как, к примеру, барсуки или росомахи не входят в топ-ряд животных, приходящих на ум в первую очередь.
Я же им наслаждалась! Учиться ездить на трёхколёсном велосипеде – раз плюнуть. Элегантный и безопасный, с большими ажурными колёсами, он сделал меня королевой двора. Единственный минус – нужно было таскать его по лестнице в доме без лифта. Но тут охота пуще неволи. Конструкция моего велосипеда позволяла переделать его в двухколесный. Поэтому, когда я выросла из детского велика, пришло время радикальных перемен.
Моему разочарованию не было предела. Без двух задних колёс я почувствовала себя, как без шлейфа. Не гордой и независимой примадонной, объезжающей подданных, а гребцом на галерах. О былых легкости и изяществе не было и речи. Теперь надо было ездить, вцепившись в руль, подпрыгивая на препятствиях, напрягаясь всем телом и бесконечно падая. Вертеть головой по сторонам было невозможно. А оно мне надо? Вместо чудесного пони мне всучили нервного лошака, который всё время норовил меня сбросить.
Бунтуя против трудностей взрослой жизни, я всё чаще стала уступать своего подопечного другу и пажу из соседнего подъезда – Димке Эсману. Он был заумным ботаником, со своеобразной манерой выражать мысли слегка на академический лад, и к тому же очень щепетильным в еде. Димка, например, не ел зеленый горошек в оливье и, приходя ко мне на день рождения, прежде чем приступить к трапезе, серьёзно и методично извлекал горошины из салата.
А однажды вечером, накатавшись на моем велике, он приволок его мне и, сверкая окровавленными коленками, церемонно заявил: «Я упал, слегка подогнув колени». Моя мама так опешила от этой фразы, что запомнила её на всю жизнь. Димке промыли раны и отправили домой, а мой роман с двухколёсным велосипедом так и остался без взаимности на долгие годы.
В каких-то классах – уже не то чтобы совсем детских, но и не совсем сознательных – всем советским школьникам задавали на лето собрать гербарий. Это должно было подвести итог погружению в природу юных Паганелей и увенчать его, как вишенка на торте. А пока, в течение всего года, мы разминались тем, что вели дневник наблюдений за погодой по классу природоведения.
Предполагалось, что каждый божий день радивый ученик с утра пораньше бежит к градуснику за окном, потом, высунувшись из окна, измеряет наслюнявленным пальцем силу ветра и, обнаружив осадки или какие-то особые погодные приметы, немедленно вносит все это в соответствующие графы дневника. Мне это занятие нравилось, и я с упоением ему отдавалась. Все странички были заполнены безукоризненно, за исключением майских, когда наблюдению за погодой мешало непосредственное слияние с ней на улице.
Перспектива сбора гербария поначалу не вдохновляла меня. Но, оказавшись летом в настоящей деревне, я разохотилась не на шутку и по собственной инициативе присовокупила к засушенным цветам и листьям умерщвленных насекомых. Как всегда, на лето задавали внеклассное чтение. На сей раз со мной на каникулы отправился «Гулливер». Это была адаптированная детская книжка, не толстая и с картинками. В Москву она вернулась разбухшей раза в три, как после настоящего кораблекрушения. Именно она стала хранительницей моей коллекции и усыпальницей для невинно убиенных.
