Мерлин вспомнил нескольких, способных на такое, и еще пару других, которые вселились бы в статую сами. Но все они спали, причем уже давно, и в каталогах книготорговцев значились как «смирные», а если бы кто-нибудь из них проснулся, то книготорговцы уже били бы тревогу: из одного заведения Сен-Жаков в другое летели бы размноженные на мимеографе меморандумы с предупреждениями, и треск стоял бы такой, что и глухой услышал бы. Да и не поднять Древнего владыку одной церемонией – на их пробуждение уходят дни, если не недели, и этому всегда предшествуют знаки.
А это значит, что сущность, которая обитает здесь, скрывается от книготорговцев. Это ее убежище, тайна, которую она будет хранить любой ценой. Вот почему всякому любопытному, даже тому, кто попадает сюда случайно, как он, Мерлин Сен-Жак, грозит смерть.
И он пошел дальше, тщательно отмечая повороты, как те, которые приближали его к выходу, так и те, которые заводили в тупик.
Сорок минут спустя, после четырех выходов к исходной точке – вещь, совершенно немыслимая для леворукого книготорговца в обычном лабиринте, – Мерлин нашел верный путь и выбрался наружу.
Лабиринт располагался в саду, окруженном аккуратно постриженной живой изгородью. Она была необычайно высокой – не меньше шестнадцати футов – и очень плотной, просто непроницаемой для взгляда. Впрочем, растения, из которых она состояла, выглядели вполне обычно, как и три длинные цветочные клумбы перед лабиринтом, протянувшиеся с востока на запад. На ближайшей клумбе в буйном изобилии цвели гвоздики – обычные розовые и разноцветные турецкие; другие две клумбы выглядели строже, поскольку на них росли только розы, привязанные к колышкам. Белые розы, но живые, не высеченные из камня. В северо-восточном углу сада находились ворота в стиле египетского возрождения: два столба-обелиска, между ними каменные створки, а над ними слегка приплюснутая надвратная пирамида из того же бледно-серого мрамора, что и лабиринт.
За воротами, на расстоянии примерно сотни ярдов от них, виднелась башня с часами. Квадратная, довольно приземистая, высотой около шестидесяти футов, она тоже была сложена из серого камня, а шпиль на ее крыше был обшит медью и имел позолоченное навершие.
Южный фасад башни украшали большие часы, западный был сплошным, а двух других Мерлин не видел. Циферблат часов, который занимал всю верхнюю треть башни, состоял из черного металла и имел около пятнадцати футов в поперечнике. На циферблате отчетливо выделялись серебряные римские цифры; на часовой стрелке горело золотое солнце, а на минутной сияла серебряная луна. Стрелки стояли на одной минуте до полудня, что было любопытно, ведь солнечные часы, рядом с которыми Мерлин оказался примерно час назад, еще тогда показывали за полдень. Правда, Мерлин не знал, насколько точны солнечные часы.
Внутри большого циферблата был другой, поменьше, не с цифрами, а с буквами алфавита: на месте 12 – буква А, и далее по кругу, почти без промежутков. Еще на циферблате была стрелка – острая и тонкая, как стрела от лука. Ее наконечник указывал сейчас на верхнюю часть циферблата, сразу за Z, но немного не дойдя до А.
Под циферблатом была арка, из которой вот-вот должна была выехать фигурка. Мерлин прищурился, разглядывая ее, и понял, что это не Хронос, не святой или ангел, да и вообще не часть часового механизма. Эта фигура не станет переворачивать песочные часы, махать крыльями, поднимать руку в благословляющем жесте или делать что-нибудь еще столь же обычное.
