– Ты почему так долго? – спросила мать.
– В смысле – так долго? Я туда и обратно.
– Дольше, чем всегда. – Она явно была на взводе.
– Что случилось? – спросил Хантер.
– Ничего, – ответил отец, а мать в ту же секунду сказала:
– Нам позвонили.
Позвонили. Безобидное слово, но для них – самое что ни на есть зловещее. Сердце Хантера учащенно забилось. Неужели после всех этих лет наконец настал тот миг, которого они так страшились? Неужели их нашли?
– С незнакомого номера, – добавил отец.
Хантер смотрел то на отца, то на мать:
– Так может быть, ничего страшного?
– Может, – согласился папа.
– А может, и нет, – вздохнула мать. – Сказать кому на Тайване, до чего докатилась семья профессора, – не поверят.
– А ты не говори, – резко оборвал отец.
– Ну конечно. – Мать потянулась за чайником, который вскипел, наверное, час назад, налила до краев баночку из-под подаренного клубничного джема и сунула ее в микроволновку, чтобы подогреть.
Хантер ощутил зуд там, где уголки банкнот, надежно сунутых в носки, покалывали лодыжки. И переместился мыслями в свою комнату, к сумке, спрятанной в дальнем углу темного шкафа. На самый безнадежный случай у него, по крайней мере, есть она.
Отец наклонился, чтобы заглянуть за штору. Паранойя – штука заразная. Все трое смотрели в окно, пока не запищала микроволновка.
– Хантер, тебе нужно лучше учиться. – Мать сделала глоток из баночки и отставила ее. – Теперь, когда у тебя нет стипендии…
– Знаю, мам.
– …будет сложнее поступить в хороший университет. – Она вздохнула. – У школы Стюарт была такая репутация.
Ему надоело всякий раз это выслушивать. Как он упустил такую возможность. Как опозорил семью, особенно теперь, с таким пятном в личной характеристике. Как они ничего не могут себе позволить, а он лишился такой прекрасной возможности чего-то добиться.
– Пойду делать домашку, – сказал он.
В их комнате Коди, распластавшись на полу, гладил Нефриту. Разговаривать Хантеру не хотелось, так что прежде, чем брат успел что-то спросить, он бросился на кровать и закрыл глаза. И сжал кулаки – ногти крепко впились в мякоть ладони. Он страстно мечтал о том дне, когда ему больше не придется жить в этом доме.
отец Луны
Может, из-за облаков, поглотивших луну, а может, из-за воздуха – странно густого, клеем затекавшего в ноздри при каждом вдохе, – Сюэцин никак не мог уснуть.
Он спустился по лестнице на кухню и выдвинул ящик, в котором лежали ключи, зажимы для пакетов и прочая мелочь. Белый шестигранник прятался в самом дальнем углу. Каждый день с тех пор, как он его туда положил, его словно бы тянуло взять его в руку.
В нем была тяжесть, тепло – нет, даже больше. Он вибрировал. Он пахнул чем-то очень древним. Древним древним – Сюэцин это понял чутьем, которое появилось у него еще в магистратуре, чутьем свиньи, способной унюхать трюфель. Никак, исторический артефакт?
Как, вот как эта штука могла очутиться у Дэвида И?
Тут же мысли Сюэцина понеслись по кругу, и он кое-что вспомнил. Последнюю публикацию И, ту самую, которая наделала шуму в научном сообществе. У Сюэцина даже дыхание сперло, стоило ему подумать о заявлениях, сделанных в ней.
Предположение, что придворные алхимики Цинь Шихуанди все-таки[12]смогли изобрести некие эликсиры прежде, чем начались предполагаемые сожжения книг и закапывание ученых живьем в землю. Идея о том, что во владении императора находился не только знаменитый нефритовый диск Хэ, но и другие ценности, считающиеся частью Небесного мандата или божественными амулетами.
