— Куда вы дели Анхеля? — поинтересовалась я.
— Он под присмотром нянек, — ответила Чарли. — В кои то веки можно поужинать «взрослым» составом.
Впрочем, я не спешила садиться. Как бы ни не хотелось портить чудесное воссоединение с друзьями, я понимала, что Рамон тоже будет ужинать.
Чем дико испортит мне настроение.
— Прошу прощения, но я не буду ужинать.
— В смысле? Ты же больше суток не ела. Неужели не хочешь? — Прямолинейность Чарли всегда сбивала меня с толку, но тут я решила, что пришло время у нее этому поучиться.
— Хочу, но я хотела сделать это в семейном кругу.
— С Рамоном что ли? — нахмурилась подруга.
Я посмотрела истинному в глаза.
— Без Рамона.
Следующая неловкая пауза достойна театральной тишины на пике кульминация спектакля. Неловкая для всех, но не для меня. Я слишком устала притворяться и подстраиваться, заботиться о чьих-либо чувствах, только не о своих. Я устала надеяться, что с этим мужчиной у нас может что-то получится. Точка.
Он это понимает. Он это прекрасно понимает, потому что разом мрачнеет. Из-за его мрачности даже окружающая обстановка теплой гостиной с настоящим пламенем камина и едва уловимым потрескиванием поленьев выцветает, впуская холод и безразличие.
С таким же безразличием я смотрю на того, о ком мечтала последние несколько месяцев. С безразличием, с выжиданием. Что он станет делать? Уйдет? Или останется, и тогда уйду я?
Я перевожу взгляд на остальных: будь у меня силы, и не будь во мне вернувшейся заморозки, в нем читался бы вызов. Вызов женщины, которой больше нечего терять. Но сейчас там лишь ожидание. Как в телефонном звонке на номер техподдержки — режим ожидания. Доминик хмурится, Хантер удивленно приподнял бровь, Чарли приоткрыла рот, очевидно, от моей наглости, а Алиша закусила губу и почему-то смотрит на Рамона. Наверное, для них это и есть вызов, а я жду ответа. Жду, закончится ли на этом гостеприимство друзей, и для кого.
Для Рамона или для меня?
Тишину нарушает Чарли, она вообще не умеет молчать:
— Венера, он же твой истинный!
— И что? Кто-то там сверху решил, что мы физиологически совместимы, и я теперь привязана к нему на всю жизнь? Я думала, ты поймешь меня лучше всех, ты родилась человеком.
— Я да, — поджимает губы подруга, — но ты-то родилась волчицей.
— Я изначально была с дефектом.
— Или тебе нравилась эта мысль, — вот это уже не Чарли говорит, а Рамон.
— Что? — переспрашиваю я.
— Тебе нравилось думать, что ты с дефектом.
— Ты мне сейчас решил сеанс психоанализа устроить?
— Нет, — качает он головой, — просто снова убедился в том, что мы действительно истинная пара. Насколько ты знаешь, я тоже родился с дефектом.
Он смеется? Издевается надо мной?
— Ты родился божественным.
— А толку от этой божественности? Счастья мне это не прибавило. Ровно до встречи с тобой.
Его слова цепляют, корябают сердце стальными когтями. Рамон мог покорить меня такими словами там, в нашу первую встречу. Я еще могла бы им поверить, когда он заслонил меня от пуль на острове. Но не сейчас.
— Меня это должно волновать?
— Я тебе говорил, — Доминик не понижает голоса, да и ни к чему это в обществе вервольфов. — Когда они начинают общаться, никого другого не существует.
Я оглядываюсь на друзей:
— Прошу меня простить. Я не хотела ставить ультиматумов.
— Но поставила, — подмигивает Хантер.
— Поставила, — соглашаюсь я. — Потому что мне слишком больно находиться с ним в одной комнате.
