И в третий день всё также произошло. Только вот уже и та, вторая девочка девочкой не была. Перед тем, как заснуть, старушкой преклонных лет батя её разглядел.
На четвёртое утро проснулся он от того, что собаки гавкают и петухи кричат. Глянул, а ворота в хлев распахнуты. Вышел не смело, ожидая, что кинутся на него местные, а они только здороваются. Да и хутор вроде другой совсем. Хаты другие, вокруг изгородь из камня.
– С окончанием повинности твоей. – вдруг обратился к бате какой-то старик.
– Спасибо. – отвечает батя. – Да разве ж это повинность, три дня за козами ухаживать. Скорее отдых. Так сладко, как в хлеву я давно не высыпался. Столько молока парного, как за эти три дня, я сроду не пил.
– Три дня? – усмехнулся старик. – Мне шестьдесят восемь годков. И когда я родился, ты уже в повинниках трудился у нас в хлеву.
– Да не выдумывай, старче. – засмеялся отец. – Не бывает так.
– Не бывать, то оно может и не бывает. Но, говорю, как оно есть. – похлопал старик папаню моего по плечу, вроде как с сочувствием и даже жалостью.
Побродил батя по хутору, подождал. Никто из местных к нему никаких вопросов не имеет. Некоторые только сочувственно головой качают. Удивился он, та потихонечку уйти решил. Всё подвоха ждал, что накинутся и к мерзавскому столбу привяжут. Но нет. Дела никому до бати не было.
Пошёл он к деревне своей пробираться, да с большим трудом дорогу отыскал. Будто лес за три дня так поменялся, что все тропы спутал. На силу, редких путников встречая и расспрашивая, выбрел к родной околице. Да вот только деревню свою с трудом узнал. Хаты совсем другие, огромные. Огороды вокруг разбиты. Народу тьма, хозяйство на каждом дворе такое богатое, что аж чуждо. И смотрят все на батю, как на чужака. В ком знакомого узрит, обрадуется. Да не долгая радость та. Не знакомый то. Лицом схож, а и говор иной, и имя, да и батю моего не признаёт.
Начал он людей про свою хату спрашивать, на месте которой дом огромный, а и не помнит никто, что до того дома там было. Лишь бабка одна сказала, что старая хата пустовала долго, после того как чёрная хворь по местам прогулялась. Ну а потом мальчишки в ней шалость затеяли и случайно подпалили.
Долго батя не мог понять, что вообще случилось такое. На тот хутор болотный вернулся. А там его радушно встретили, как своего. Ну, не то, чтоб хлебом и солью, но не погнали. И первым же вечером рыжая явилась.
– Ну? Что ж ты не дождался меня и убежал? Неужели разлюбил уже? – засмеялась рыжая.
– Нет. Не разлюбил. Просто, всё как-то странно стало. – отвечает батя. – Не смог я дом родной отыскать, будто лес поменялся и спрятал его за три дня.
– Ты ещё не понял? Это для тебя три дня жизни прошло. Для всех вокруг много больше ста раз зима прошла. За каждый твой день почти пятьдесят зим сменилось.
– Да не бывает так. – усмехнулся отец. – Шутишь ты. За столько времени ты бы давно состарилась и…
– А я и состарилась. Только ведьмы стареют медленно. – засмеялась рыжая. И только тогда батя понял, то не просто лес поменялся, а старше стал, как и все вокруг. Только тогда понял, что родители его уже давно умерли, да и все те, кого знал. Страшно ему стало. Так страшно, что на землю опустился. А рыжая над ним стоит и вроде не жаль ей его. Вроде ничего такого и не случилось.
– Как же так? За что мне это? – прошептал батя.
– А за то, что на воровство согласился. Могли тебя высечь, да пальцы переломать. Только вот, подельнику твоему не помогло, коль второй раз вернулся. Видать, собственные пальцы и задницу он дешевле оценил, чем козочку нашу. Вот и подумалось мне, что и тебе наука другая нужна. Плата за содеянное должна быть во сто крат выше, чем выгода от содеянного. – злым голосом произнесла рыжая и глазами жёлтыми сверкнула. Такими жёлтыми, как угли. А потом улыбнулась и добавила. – Звать меня Бажена. Коль хочешь ещё замуж меня взять, так я готова.
