Лунная походка - страница 10

– Побойтесь бога, да у меня кроме книг и брать-то нечего, вы, верно, спутали с Поликарповыми, – лепетал он, замечая, что и подельник тоже по-хозяйски прошествовал, оставляя мокрые следы на его жалком, вышарканном, ветошь одним словом, но все же ковре, бывшем некогда гордостью его покойной, царство небесное, матушки. На стол что-то сбрякало. Зябликов с удивлением рассмотрел музейный экспонат со сверкающим эфесом, дама сняла головной убор, и золото волос рассыпалось, заструилось по подперевшей голову руке.

– Книги, книги, картины, Поликарповы… граф, вы не находите, что в этой богадельне душновато, тесновато и такое ощущение, что люди как-то сильно уменьшились в размере?

– Да, – сказал усевшийся на шаткий стул крупный мужчина в высоких театральных сапогах, – потребности, судя по обстановке, достойны, пожалуй, низкого сословия.

– И где здесь, скажите на милость, принимать гостей? Можно допустить, что их величество посвятил себя аскетизму, всецело предавшись изучению мировой мудрости.

– Сомневаюсь, ваше превосходительство, скорей всего все полки уставлены досужими сочинителями.

– А, борзописцы и шарлатаны всех времен и народов! И за этим занятием мы застаем того, чье присутствие может оказать честь самому привилегированному обществу.

– Вы имеете в виду Смагина? – сказал, задыхаясь от волнения и растерянности, Зябликов. – Но помилуйте, ведь это же всего лишь сон, в обманчивости и лживости которого… – тут он запнулся и упал бы, если бы услужливые мужские руки его не поддержали.

– Налейте же ему чего-нибудь.

Мужчина открутил крышку от фляжки и налил в крышку.

– Выпейте, вам полегчает.

И Зябликов хлопнул, опрокинул обжигающую жидкость. И опять все вспыхнуло, мелькнуло, понеслось куда-то, закружилось. Они отравили меня, эти артисты-аферисты, гастролеры, меня посадят в подвал шить варежки, как на острове Огненном, плакала моя полуторка, как папа говорил в порыве гнева – я научу тебя свободу любить! Бедный папа! Но все встало на свои места, и гости, как ни странно, сидели и улыбались непринужденно и вполне доброжелательно.

– Зябликов, вам непременно так хочется, – дама разоблачилась, и теперь наряд на ней оказался под стать обстановке бала, приснившегося Зябликову под венецианской картиной у этого, будь он неладен, Смагина, – оставаться в ваших, как принято у вас говорить, хрущобах? Вы так пропитались всем этим эрзацем, вам дорога вся эта бесконечная мутотень, простите за грубое слово, этого Мухосранска? Вы тонкий, чуткий, вы…

– Да что тут говорить, – мужчина встал, – вот телефон, после двух гудков наберите снова, вас спросят, что вам угодно? Вы ответите просто три слова: – Здравствуйте, это я.

– Вы оставили шпагу, и тут коробка какая-то Но дверь уже захлопнулась.

Объявление Виктор поднял с земли и кое-как разобрал, на затертой затоптанной бумажке было: «Отыскиваю потерянные вещи», дальше не понять, и название незнакомой улицы, номер дома, квартиры и со стольки-то до стольки вечера, телефон отсутствовал.

Вероятно, надо было вытереть ноги о половичок при двери. Перед Виктором стоял сухопарый старичок в очках.

– Здрасьте.

– Здравствуйте, наверное, вы по объявлению?

– Да.

– Но я давно не практикую. Старческие недомогания, понимаете ли, инвалидность, склероз, ишиас, в общем, букет болезней, да-с. А я еще подумал – медсестра? Да нет, вроде поздно. Да и звонок характерный. Да вы присаживайтесь, раздевайтесь, проходите. Ну, что ж поделать, – старичок потер руки для согрева. – Петр Алексеевич.