Я вдруг ни с того ни с сего вскипела. На моё прошлое кто-то хочет наложить свою лапу?! Кто-то вмешивается без спросу в мой опыт жизни! Устраивает над ним самосуд! Хочет убедить меня, что я – это не я вовсе! Неужели я опять обманулась?! В тоске этого пса было что-то такое, что сбивало меня с мыслей. Нечто чертовски притягательное, какая-то неведомая мне энергия.
– Но ведь этот опыт… Он же тебе не даёт покоя. Мешает, – не унимался гнуть свою линию пёс. – Зачем тебе связывать себя со своей грустью, скажи, зачем? Отпусти себя! Позволь своему идеалу от тебя отколоться. Пойдём со мной. Пойдём! Не пожалеешь.
Пёс, по-видимому, напугался, раз его властные нотки перешли на жалостливо-спекулятивные. Я пыталась напрячь свои мозги и выудить оттуда хоть один мегабайт вразумительных доводов. Ведь надо же было хоть как-то ретироваться перед псом. Но кроме капелек пота на лбу и смятения в душе, ничего другого не вышло. Мозг заклинило на одном: я без своей грусти – не я. Ну да, это моя грусть! Как же я об этом сразу не догадалась. Я – это и моя грусть, и моя радость, и моя ненависть. И тут я подпрыгнула от своей догадки!
– А кто сказал тебе, что моя грусть мне не нужна? Как я буду без неё стихи писать?! Может, тоска по другой жизни меня и заводит порой не в те дебри, но зато она даёт мне стимул для размышлений. Она помогает понять этот мир. Саму себя в нём. Особенно если эта тоска находит отклик в тебе. Ну, вспомни, я ведь благодаря своей тоски тебя признала. Никто не видел, а я разглядела! Заметила, что ты есть.
Тут собака неожиданно прервала свой бег. Встала, как вкопанная.
– Я есть? – спросила она, с ужасом выпучив на меня глаза.
– Есть, конечно!
Тут весь её облик засветился от радости.
– Нет, ты, правда, считаешь, что я есть?
– Есть, конечно! Ты у нас у всех есть! Разве ты об этом не знала?
– Ты глубоко заблуждаешься, – холодно сказала она и исчезла в сумерках дождя.
А я осталась стоять в полном недоумении и неведении, где я и куда двигаться дальше.
Но тут меня вытолкнуло. Это был такой мощный толчок, что тело передёрнуло. Душа юркнула обратно в свою «тужурку», подумала тогда я и проснулась.
Я испытывала какое-то противоречивое отношение к той собаке: вроде как и тянулась к ней, а вроде и не верила в смысл всего происходящего, побаивалась верить.
И всё же весь этот мир собаки был настолько осязаем, что я вбирала его всеми своими нейронами. С собакой и с её миром уже приходилось считаться. Зеркальная реальность. Реальность наизнанку. Разве такое бывает? Меня начало засасывать в иную плоскость жизни. Во внутреннюю реальность, о существовании которой знали теперь только мы двое – я и моя собака.
Являлась ли она ко мне на самом деле или это был мой мираж, так или иначе, но она являлась частью моих взаимоотношений с окружающим миром, значит, собака становилась для меня такой же реальной, как уличный столб.
Я протёрла глаза и оглянулась по сторонам. Солнечные лучи прорезали старые, льняные занавески. Где я?
Оля оглянулась. Старый, советкий диван на деревянных ножках. Это диван из Колькиной спальни. Оказывается, она прикорнула у Коляна. Все уже давно ушли. Олю не стали будить.
Девушка задумалась о своих друзьях, о Мировских. На ум пришла мысль: каждый из них в глубине души подозревал, что с ними происходит что-то не то, что они живут не так, как надо, не той жизнью, не своей что ли, но как надо, никто из них не знал.
