– В общем, потом ещё раз поговорим. А сейчас давай спустимся к нашим. Рождество всё-таки, – натягиваю чистые штаны и рубашку, которую мне любезно приготовила Реджина и завязываю пряди в хвостик.
Белокурая постепенно успокаивается, и морщинки на её лбу разглаживаются.
– Ты должна попробовать мамин пудинг. Он шикарен, – настаивает Роуз, вмиг посветлев, на что я бросаю в её сторону взгляд «ты что, издеваешься?». – Ай, прости, забыла о твоём отравлении.
Ха! Отравление – щекотка по сравнению с тобой, подруга. Я и забыла какой она бывает шумной.
***
Серость города меня поражает, доводя в какой-то степени до мурашек, потому что вид из окна автобуса, в котором я сейчас сижу, так похож на картинку из интернета, что я не способна, да и не желаю, отрывать взгляда: трасса полупустая, но машины, двигавшиеся по встречной полосе, разрывают серость желтыми фарами, разукрашивая капли на окнах, превращая их в светлячков. Я почему-то сейчас подумала «мёртвые светляки, мёртвые и прибитые к холодному стеклу». Качка убаюкивала. Музыка, поступавшая в уши через белые провода наушников, позволяют мне хотя бы понарошку стать кем-то ещё; скорее героиней сопливого фильма, где тебя все жалеют, бегают за тобой и пытаются славить хоть один твой незначительный взгляд, потому что ты вся такая красивая и особенная. Особенная. Когда-то мне тоже хотелось выделяться из толпы, быть не такой как все, верить, что я избранная… Богом? Дьяволом? Может, без понятия, магом или драконом. Чушь, но в неё хочется верить. Потому что люди устроены верить в то, чего на самом деле не существует, этим самым утешная собственные мысли.
Я вышла из автобуса и быстро побежала под козырёк остановки, проклиная синоптиков за их лжепрогнозы: обещали снег – получили ливневый дождь. Он такой противный, что хочется хлопнуть в ладоши, в надежде на его прекращение. Ага, мечтать не вредно.
Насупившись, резко выдыхаю и энергично оглядываю улицу, только осознав, что все люди, в отличие от меня, сейчас сидят дома со семьями и сплетничают о всяком «интересном».
Мой план был таков: прогуляться по городу, слушая медовый голос любимых исполнителей, а потом отправиться к папе и Изабелле, поскольку оба настояли на моем приходе, таинственным тоном сообщая в трубку телефона «это секрет, приходи, чтобы узнать самой». Делать нечего – я согласилась, отложив вечерние посиделки с Роуз на другой день. Но прогулка моя испорчена, и «спасибо» стоит сказать кучевым тучам, плюющим дождевой водой на наши головы.
Пушистый снег превратился в слякоть, повсюду грязь, но уже через пару дней, я вас уверяю, Митсент-Сити вновь переоденется в нарядную белую шубку.
Намокнув вплоть до нижнего белья, стуча зубами, я, словно покинутый всеми уродливый, но милый зверёк, подхожу к дому отца, быстро забежав на крыльцо, ледяным пальцем нажимая на звонок. К счастью, дверь открылась сразу, точно Изабелла караулила меня под окном. Она сперва мне широко и сладко улыбнулась, но потом её губы исказились в ужасе, как и брови, жалостливо сгустившиеся у переносицы.
– Боже мой, Рэйчел! Ты вся мокрая! – она затаскивает меня в дом, прикрыв дверь и повторно оглядывает с ног до головы.
Выглядела я, наверное, жалко: белокурые крашеные волосы, тяжелые и липкие, как сосульки висят в воздухе, при этом некоторые пряди умудрились примкнуть к моей мокрой шее. Чёрный дутик, светлые широкие джинсы, кожаные ботинки с ромашками такие же неудобные и мокрые; все чешется, хочется поскорее сбросить одежду с себя и, прыгнув в печку, расслабиться. Отморозила я себе все пальцы на руках, на ногах (особенно ноет мизинец на левой ноге), губы синие, а нос, напротив, красный, и издалека его можно спутать со светофором, черт возьми.
