По крайней мере после брошенного мною этого самого оскорбления глаза у служанки стали круглыми, по лицу поползли алые пятна, она секунд десять хватала ртом воздух, не найдя что сказать. И вторую часть пути мы проделали в осуждающем меня молчании.
Кажется, меня записали в бунтарки – худшее, что здесь может случиться. В мире, где жизнь расписана по правилам, для бунтарства места нет. И никуда не денешься – местные записывают буквально все. В усадьбе наверняка уже внесли запись о моей награде в школе.
Не сделать мне теперь из служанки союзницы, даже если посыпать голову пеплом, прося прощение.
Урок на будущее. Терпение и еще раз терпение. Открытые эмоции здесь свидетельствуют или о глупости, или о грубости. А я тут со своим брошенным в сердцах: «Плевать».
Вот и знакомая тропинка. Память не подвела.
– Подожди меня здесь. Хочу прогуляться в одиночестве, подумать, – попросила мягко. Сунь Лан засопела, демонстративно отвернулась.
– Пожалуйста, – надавила, не желая приказывать. Мне нельзя делать из нее врага. Хотя… она предаст меня, как только появится шанс.
Тяжелый вздох. Борьба с собой.
– Хорошо, барышня, – сдалась она, – только недолго.
И снова эта противоречивость… Я вроде ее хозяйка, но должна отпрашиваться.
По тропинке я шагала на взводе и нужный мне участок пролетела, злясь на себя – глупую, и на упрямую служанку.
Вернулась, внимательно смотря по сторонам. Ночью все выглядело иначе, но я точно помнила, что путь до выхода из леса занял минут десять.
Остановилась, оглядываясь. Где-то здесь, за густыми зарослями, пряталась волшебная полянка. Прислушалась – и точно вдалеке послышался мелодичный перезвон.
Заявляться в гости без приглашения не хотелось, так что я позвала:
– Птиц!
Гм. Не вежливо как-то.
– Многоуважаемый дух, – поправилась. – Уважаемый. Много. Мне очень надо с вами поговорить. Покажитесь, пожалуйста.
Время утекало. Солнце сильнее клонилось к горизонту, вытягивая сизые тени поперек дорожки. Из-за деревьев выползали темные пятна, обещая скорое наступление сумерек. Птицы и те притихли, укладываясь спать, так что вокруг меня царила тишина, вызывая глухое раздражение. У меня там обиженная пренебрежением к правилам служанка мается. Устанет скоро плохо обо мне думать. А некоторые пернатые, видимо, считают, что можно просто так игнорировать приглашение на разговор.
– Я не гордая, – разговаривать с собой было странно, надеюсь, меня никто не подслушивает, – могу и прогуляться до полянки. Цветочки понюхать. На травке поваляться.
И медленно сделала шаг с тропинки…
– И чего заявилась? – разозлено вопросили над ухом. – Я тебе даже желание подарил. Неужели мало показалось? – с издевкой добавил дух.
Я повернулась. Птиц сидел на ветке позади меня и, судя по встопорщенным синим перьям, был не рад моему визиту. Неужели я его оторвала от кормления травы улыбками?
– Извини, если не вовремя, – примиряюще улыбнулась, – и еще раз спасибо за желание и за память. Если бы не ты… я бы слепой ходила.
– А сейчас что? Зрячая? – ехидно вопросил птиц. Провел клювом по хвостовому перу, тряхнул рожками. – Смотрю, вместо просветления тьмой обросла, – неодобрительно заметил он.
Что значит тьмой? Это заразно? Что-то вроде местного гриппа? Или побочный эффект от моих приступов?
– Почему? – спросила.
– Мне откуда знать? – зло нахохлился дух. – Твоя жизнь – тебе разбираться. В теле хоть закрепиться смогла. Теперь ветром не выдует.
