, а? …Шахин-шах… и шахиня! Официальный визит… и ребенок – девчонка! – у тебя… за охраняемый периметр… пролезла, а? И Москва… Москва об этом знает. Да лучше бы я… лучше б я сдох! Сдох под ножом… Это ж диверсия, а? А если бы у этой… Лукерьи этой… был пистолет, а?
– Николай Иванович…
Полковник достал из кармана смятый платок и промокнул капли холодной испарины на сероватом лбу.
– Что «Николай Иванович»?! Чему вас учат… блядь… в ваших высших школах?! Периметр… не умеете обеспечить! Тьфу!
Тихий с непроницаемым выражением лица смотрел, как полковник достал из кармана пузырек, в котором погремушкой перекатились таблетки, отвинтил пробку, положил таблетку на сизый, растрескавшийся язык и запил чаем. Тихий воспользовался паузой.
– Николай Иванович, есть одно очень подозрительное обстоятельство. Английский, на котором говорила Лукерья Речная, был слишком хорош…
– Ты мне… английским своим… зубы не заговаривай! Ты мне скажи… как девчонка… в охраняемый периметр попала, а? Федр Палыч звонить будет… с минуты на минуту! Что я ему скажу?! Что мы… говно размазанное, а не чекисты?! А ты, блядь, с английским своим!
Тихий опустил глаза и ответил с неожиданной твердостью:
– Николай Иванович, как раз английский – самое подозрительное обстоятельство. В «вышке» нам преподавал британец. Как вы знаете, я служил в лондонском посольстве два года, и я совершенно уверен…
Клыков ударил кулаком по столу и тут же задохнулся и скрючился от боли. Веки Тихого не дрогнули. Он наблюдал за корчами Клыкова.
– Эх, Анатолий… подставил… обоих нас подставил… без ножа зарезал. Я на пенсию собирался… весной, – сказал полковник уже тише, спокойнее, отдышавшись. – Обосрались мы… вся работа насмарку… Оперативник из тебя… Тебе только в кабинете… карандаши точить! Со мной Москва раньше никогда так не разговаривала. Как мне теперь объяснять Федр Палычу, что девчонка, школьница… сама, без помощи и подготовки… и ее никто не пресек, а?! А ведь сработай мы на совесть, тебе бы, мож, опять внешняя разведка светила… а мне… домик… с виноградом в Севастополе. А теперь?! Хрен собачий. В Оймякон – гаишниками. И правильно! И того мало.
Лицо Клыкова, погруженного в мысли, выглядело совершенно мертвым. Потом его осенило:
– Погоди… ну понесла эта Лукерья отсебятину. А переводчик-то что?! Почему… не перевел как надо… первый раз замужем? Понабрали идиотов… Переводчик-то наш… куда смотрел, а?
В тишине было слышно только сиплое, тяжкое дыхание.
Тихий поднял от папки глаза.
– Переводчик рта раскрыть не успел, Николай Иванович. Это и есть самое настораживающее в данной ситуации. Девчонка говорила с шахиней сама. На чистом английском языке. Как говорят в Англии. Англичане. Я стоял рядом, товарищ полковник.
Тихий сделал паузу, чтобы Клыков проникся серьезностью факта.
– Наши люди так по-английски не говорят. Когда я в Лондоне…
– Ну да, тебя ж из Лондона турнули, – зло хохотнул Клыков и закашлялся, а Тихого заметно передернуло.
– Ну, ладно-ладно, – вытер губы платком Клыков, – не отвлекайся. Дело-то плохо… Ладно… Анатолий, надо думать, как из этого говна выбираться. Продолжай.
– А дальше выясняется, что Лукерья Речная в сентябре прошлого года совершила побег из дома и пропадала где-то целый год. Потом вернулась. Неизвестно откуда. Отец для оправдания в школе явно сочинил какую-то тетку в Волгограде. Никакой тетки в Волгограде не существует. Мы проверили адрес. Ложь.
