И тут, совершенно неожиданно, это произошло. Возможно, сыграл шутку свет, косыми лучами падавший сквозь тень, но ей показалось, что отец повернул голову в ее сторону, совсем чуть-чуть. «Кажется, я никогда раньше не произносила в его присутствии имя Альмалика», – внезапно подумала Джеана.
Она быстро продолжала:
– Хусари должен был оказаться в их числе, отец. Вот почему он сегодня утром хотел побыстрее вызвать меня. Он надеялся, что сможет явиться в замок. Теперь он – единственный, кто не был убит. И возможно, мувардийцы придут за ним. В город сегодня прибыло пятьсот новых воинов. Поэтому я распорядилась привести его сюда. Велас сейчас его доставит, замаскированного. Я спросила у мамы разрешения, – прибавила Джеана.
На этот раз никакой ошибки. Исхак заметно повернул голову к ней, словно помимо воли притянутый услышанным. Джеана почувствовала, что готова расплакаться. Она проглотила слюну, борясь со слезами.
– Хусари выглядит… другим, отец. Я его таким не знаю. Он спокоен, почти холоден. Он в гневе, отец. Он собирается сегодня ночью покинуть город. Ты знаешь, зачем? – Она рискнула задать вопрос и ждала, пока не увидела слабое, вопросительное движение его головы, а потом ответила: – Он сказал, что собирается уничтожить Картаду. – Она вытерла предательскую слезу. Четыре года она произносила в этой комнате монологи, а теперь, когда она собирается уйти, отец наконец-то показал, что заметил ее присутствие.
– Я решила уйти вместе с ним, – сказала Джеана.
Она наблюдала. Никакого движения, никакого знака. Но потом медленно его голова снова отвернулась в сторону, и она опять смотрела на профиль, который видела все эти годы. Она снова с трудом глотнула. Это тоже был ответ, в своем роде.
– Я не думаю, что останусь с ним, я даже не знаю, куда он собрался и каковы его планы. Но почему-то после сегодняшнего дня я просто не могу делать вид, будто ничего не произошло. Если Хусари мог решить бороться с Альмаликом, я тоже могу.
Вот. Она сказала это. Это произнесено. И произнеся это, Джеана обнаружила, что больше ничего не может добавить к сказанному. Она в конце концов заплакала и теперь вытирала слезы.
Джеана закрыла глаза, чувства захлестнули ее. До этого момента можно было делать вид, что она собирается предпринять не больше того, что много раз предпринимал ее отец: уехать из Фезаны, работать по контрактам и набираться опыта по всему миру. Если лекарь хотел заработать себе репутацию, так и полагалось поступать. Объявить месть правителю означало вступить на совершенно иной путь. И к тому же она женщина. Ее профессия могла обеспечить ей определенную степень безопасности и уважения, но Джеана раньше уже жила и училась за границей. Она знала разницу между путешествиями по миру Исхака и его дочери. Она четко сознавала, что может никогда не вернуться в эту комнату.
– Во-и Ве-а-ха о-бой.
Джеана широко распахнула глаза. То, что она увидела, ее ошеломило. Исхак повернулся в кресле и смотрел на нее. Его лицо исказилось от усилий, пустые глазницы уставились на то место, где она сидела, как ему было известно. Она резко поднесла ладони ко рту.
– Что? Папа, я не…
– Во-и Ве-ах-а!
Непонятные звуки были полны боли и нетерпения.
Джеана вскочила со стула и упала на колени на ковер у ног отца. Схватила его руку и впервые за четыре года почувствовала сильное ответное пожатие. Он крепко сжал ее пальцы.
