– Ой! – Она попыталась вывернуться из его рук. – Напрасно беспокоитесь, я вижу.
Никита убрал руки и удивился – пальцы дрожали, как будто он только что поднял непомерный груз.
– Хочу починить пол, – бросил он глухим голосом.
– А я думала, что вы совсем городской, – сказала Ольга.
– Вы так подумали? Ну да, будь я деревенский, я бы сам достал лягушку. – Он усмехнулся. – Или вообще не стал бы на нее смотреть. – Он сложил руки на груди. – На самом деле я немного деревенский. Несколько лет учился в местной школе. – Никита пожал плечами, будто сам не понимал, почему так вышло. – Жил в этом доме с… – Он хотел сказать с Натальей Петровной. Но передумал, не желая объяснять, кто она ему. – Я помню, еще вот эта доска всегда качалась. – Никита перешагнул через две половицы. – Но не так сильно, чтобы ее менять. – Он подпрыгнул, половица отозвалась протяжным стоном. Он засмеялся. – Видите, не забыл, какая из них поет. Займусь и ею тоже. Потом.
Ольга смотрела на черные мокасины большого размера, которые только что по-детски подпрыгивали на старой охристой краске. Она стояла рядом и словно чего-то ждала. Потом подняла глаза, посмотрела на его лицо в сероватой щетине. А мог бы он, подпрыгивая, как Надины девочки, завизжать, как они? От… щенячьего восторга?
Она улыбнулась.
– Вы учились в Храмцово? – переспросила Ольга, задумчиво постукивая указательным пальцем по подбородку, оглядывая комнату. Никита проследил, заметил ямочку. Улыбнулся – видимо, давно стучит, оттого и ямочка на подбородке. У каждого свои привычки.
– Идите вперед, – сказал он, – дальше все доски на месте. Не бойтесь.
– Я не боюсь. Я верю, вы не дадите мне у-пасть. – Она оступилась на краю непришитой доски, слово разделилось – смешно. Он не даст ей пасть… Низко. Ниже пола? А какого… пола? Женского? У него свой уровень падения… Фу-у, что с ней? Какие глупости лезут в голову.
– Я угощу вас бельгийским шоколадом. В Брюсселе считают его самым лучшим в мире.
– Самонадеянно, – заметила Ольга. – А как быть швейцарцам, англичанам, французам? То же самое они думают о своем шоколаде. Это как с мылом… – начала объяснять она, но, заметив изумление в глазах Никиты, осеклась. Незачем рассказывать ему о своих мыльных делах. – Вы были в Бельгии?
– Да. Давно. Этот шоколад прислали друзья моего отца.
– Понятно.
– Поскольку вы, моя избавительница, – улыбнулся Никита, – и потратили много энергии, ее следует возместить. Садитесь.
Он указал на пышнотелое кресло у окна. Ольга осторожно опустилась на бордовую подушку. Кресло, рассчитанное на гораздо более мощную фигуру, не шевельнулось под ее весом.
Никита достал из буфета, по массивности который был под стать креслу, золоченый пакет, потом – хрустальную вазу. Ольга отметила, что такая же стоит в бабушкином шкафу.
Он выдернул салфетку из стопки крахмальных льняных в том же буфете, смахнул пыль с вазы. Ольга смотрела, как из пакета падают конфеты – белого шоколада, темного, снова белого… Он поставил вазу перед Ольгой.
– Кофе, чай? – спросил он, не глядя на нее.
– Чай, – сказала она и добавила, потянув носом воздух: – Шоколадно пахнет.
Никита кивнул.
– Наталья Петровна, моя няня, любила шоколад.
– Она… Это ее дом? – тихо спросила Ольга.
– Теперь мой.
– Понимаю. – Ольга кивнула.
Она посмотрела на него. Глаза удивили Никиту – такими светлыми бывают промытые стекла, которые чуть-чуть затемняет занавеска из тончайшей серебряной органзы.
