– Как наша Веда? – улыбнулась мама.
– Ага, – кивнула Зоя.
Она увидела невдалеке яму, недавно вырытую и оформленную прямоугольно, словно для укладки гроба. Чуть поодаль находилась ещё одна.
– Откуда здесь столько ям? – с недоумением спросила она. – Это что, раскопанные могилы?
– Это не могилы, – покачала головой мама. – Эти ямы вырыли кладоискатели. Наверно, они считают, что на Лысой полно кладов.
– И что, они что-то находят?
– Бывает, и находят. Но только не клады. Ведь мы находимся с тобой на Заколдованной поляне, а назвали её так потому, что именно здесь люди почему-то постоянно что-то теряют: то часы, то кольца, то золотые серёжки. Поэтому и зачастили в последнее время сюда парни с металлоискателями.
– Понятно, – кивнула Зоя и внимательно посмотрела на маму, – а почему ты надела сегодня красный сарафан, разве сегодня праздник?
– А то ты забыла, какой сегодня день? – усмехнулась мама.
– Ах, да! – хлопнула себя по голове Зоя. – Сегодня ж Навий день. Твои именины.
– Вспомнила-таки, – улыбнулась мама.
– Ну и странное же имечко дала тебе бабушка. Навка – ведь это значит покойница. Почему она тебя так назвала?
– Я ведь и была покойницей, как только народилась. Врачи долго не могли меня оживить. После десяти минут реанимации они перестали это делать… Бабушка твоя, умоляя, со слезами на глазах, упросила врачей подержать мертворождённое дитя. Я уже была холодной, и она отчаянно хотела меня согреть. Она столько лет пыталась завести детей, и вот на тебе такое горе. Вот тогда она и дала мне это имя. Навка, Навка, приговаривала она, прижимая меня к себе. И вдруг я открыла глаза и задышала. С тех пор мать меня по-другому и не называла.
– А меня почему ты назвала Зоей?
– Потому что ты была такой живой, когда родилась, так заливалась радостным криком, что мне ничего не оставалось, как назвать тебя Зоей, то есть Жизнью.
В это время откуда-то сверху раздался волшебный звонкий голосок: «сви-ри, сви-ри, сви-ри». Пела какая-то птичка. Она пела с таким восторгом и радостью, словно само пение приносило ей упоение. Зоя запрокинула голову вверх, но никого на ветках высокого граба, покрытого первой зеленью, не увидела.
– Это кто, свиристель?
– Ну что ты, – ответила мама, – свиристели уже улетели.
Невидимая птичка тут же выдала другое коленце: «уи-тъ, уи-тъ, уи-тъ».
– Тогда, может, щегол?
Мама покачала головой:
– А щеглы ещё не прилетели.
За вторым коленцем последовало третье: «тир-ли! тир-ли! тир-ли!».
– Иволга? – тут же спросила Зоя.
Мама не успела качнуть головой, как невидимая птичка будто в насмешку выдала очередное коленце: «динъ-дилинъ! динъ-дилинъ!». Она словно копировала всех птиц сразу.
– Может, это соловей? – растерянно спросила Зоя.
– Ну что ты, – ответила мама, – соловьям петь ещё рано. Они начинают петь, когда зацветёт сирень.
– Странная птичка, – хмыкнув, заключила Зоя и, подойдя к матери, вручила ей букет из одуванчиков.
– Хватит для веночка?
– Конечно.
– А тебе… на именины… вместо сирени я нарву вон тех веток, – кивнула Зоя на огромный куст буйно цветущей бузины.
– Нарви, – усмехнулась Навка, продолжая плести дочке веночек.
Зоя сорвала несколько веток с гроздями белых соцветий и сморщила носик.
– Фу, какой от них неприятный запах.
– Ничего, – сказала Навка, – зато этот запах отгоняет клещей, мух и даже самого повелителя мух.
– А разве у мух есть повелитель? – спросила Зоя, срывая ещё одну ветку.
