– Нет, не английского, а алгебры, – поправил её Истомин.
– Тоже ворчишь на учеников, когда они решают правильно, но не так, как ты говоришь?
Её собеседник короткое время молчал.
– Если ученик сам освоил способ, о котором я не рассказывал, и решает им – это ли не повод для гордости? Это скорее заслуга, чем вина.
– Ну надо же, какие мы добрые, – недоверчиво скривила лицо Лысая, запустив в воду ещё один снаряд.
Теперь Истомин молчал подольше.
– У тебя что, детская травма, связанная с математикой?
– Вот скажи, почему ты вообще до сих пор здесь? – зло обернулась Пашка. – Какого хрена тебе надо от меня?!
– Тот парень, которого ты от гопарей спасла… Ты его знаешь?
– Хватит. До меня. Допытываться. Это не твоё собачье дело, знаю я его или нет!
Истомин снова замолчал. Спустя какое-то время он произнёс, глядя в сторону противоположного берега:
– Красиво, да? Хоть пейзаж рисуй.
– Да хрен там, – сказала Пашка мрачно. Ей не хотелось ни в чём соглашаться с этим странным типом. – Этот пейзаж – шлюха.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Истомин.
– Ну такой пейзаж, мимо которого люди постоянно ходят, на фоне которого фотографируются, которым любуются изо дня в день, потому что его красота не меняется. Он всегда один и тот же, и каждая идиотка, у которой на камере установлена фронталка, желает сфоткаться на его фоне. Смотрите, как красиво! – Пашка опять скривила лицо. – Вот я и говорю: этот пейзаж шлюха. Его видел каждый, каждый им любовался, каждый говорил, что он красивый. Сказали столько раз, что… уже тошнит от этого.
Истомин надолго замолчал, так ничего и не ответив.
Солнце почти село. Начинало холодать: Пашка чувствовала это, хотя кожанка отлично спасала от мороза. Пора завязывать с киданием камней – решила она, разворачиваясь и покидая берег. Вот только перед тем, как идти домой, нужно избавиться от Истомина.
– Я иду домой. Мне на Рудный.
– Хорошо, нам по пути.
– Давай ты пойдёшь куда подальше? Чего я точно не хочу – это чтобы ты за мной шёл.
Пашка остановилась, глубоко вздохнула: она начинала медленно закипать.
– Если я сейчас обернусь, и увижу тебя сзади, я тебе врежу, – спокойно произнесла она.
– Это нечестно, потому что ты в любом случае…
Истомин молниеносно поймал её кулак.
– …обернёшься.
– Да какого хрена тебе надо?! – возмутилась Пашка, выдёргивая руку из его крепких пальцев. – Ты же вроде не хотел драться, ублюдок!
– И не хочу.
– А тогда нахрена ты ходишь за мной?! Что тебе нужно?
– Мне ничего не нужно. Я просто хочу тебя спасти. Ты интересный человек, Павлена.
Тут Пашка рассмеялась.
– Спасти – меня? Ты больной мудак, и в башке у тебя каша вместо мозгов. Мне, как видишь, угрожаешь только ты, так что, будь добр, спаси меня от своей мерзкой хари!
Ни один мускул на лице Истомина не дрогнул.
– Что бы ни было написано у тебя над ухом, тебе нужно, чтобы кто-то был рядом. Ты просто сама этого не понимаешь.
– Ты вдобавок ещё и хренов психолог, да? Гадалка?
– Тут никакая гадалка не нужна, у тебя всё на лице написано… Если быть точным, немного правее.
– Завязывай шутить, юморист! – Пашка начинала не на шутку сердиться. Ещё немного – и она точно приложит усилия, чтобы вместо лица Истомина остался один сплошной синяк. Пусть она и сама при этом порядочно отхватит, плевать. Нужно было срочно дать выход всем накопившимся чувствам, а Истомин, как назло, усердно нарывался.
– Хочешь узнать, что это значит? – спросил он.
