Уснуть у неё не вышло: в комнату, проводив гостей, пришла мать. Подвинула кресло к кровати, присела. Какое-то время молчала. Затем спросила:
– Сильно болит, Паш?
– Угу, – ответила та.
Ни язвить, ни ругаться желания не было.
– Валерий Александрович сказал, что ты молодец. Девушку спасла.
– Зря, наверно, вообще полезла. Пускай бы её сбило.
Пашка чувствовала медленно нарастающую злость на Катьку. Действительно, она могла хотя бы поблагодарить её, вместо того, чтобы поливать матом.
– Не говори так, – с упрёком сказала мама. – Это осталось бы на твоей совести. Ты правда большая молодец. Я горжусь тобой.
– Ну спасибо. Вот только мне от этого не легче, – не сдержалась Лысая, всё-таки сорвавшись на колкость. – Стараешься как лучше, а в итоге на тебя слюнями брызжут. И всё равно «молодец, Паш», «так и надо, Паш»… Да к херам мне оно не надо!
– Ну вот что я опять не так сказала? – мать всплеснула руками. – Ты можешь перестать ворчать на меня, хотя бы когда попадаешь под машину?!
– Ох, извините. У меня ведь «характер не сахар», со мной «сладу никакого нет».
– Ещё скажи, что это не так! Чуть что – сразу в рык, на тётю Таню наорала ни за что…
– Не хрен было…
– Паша!..
– …заходить в мою комнату и сюсюкаться. Смотрят, как будто я зверь в зоопарке. Выбешивает.
– Ну а как им ещё на тебя смотреть? Иногда к тебе и подойти-то страшно. Выглядишь так, будто вот-вот кинешься…
– Ага, супер. Ещё на дверь табличку повесь «Осторожно, злая дочь!».
– С тобой совершенно невозможно разговаривать, – сказала мама, поднимаясь, – ты всё переиначиваешь на свой лад! Я стараюсь помочь, стараюсь понять тебя, а ты…
– Да ни хрена ты не стараешься, – тихо произнесла Пашка. Говорить громко ей не позволял приложенный к животу компресс из пакета молока, иначе она бы не смогла себя сдержать. – Ты никогда не старалась, потому что давно бы поняла, как сильно я себя ненавижу.
– Меня? – не расслышала мать.
Пашка тяжело выдохнула, ничего не ответив. Закрыла глаза.
Выйдя из комнаты, мама плотно и неслышно прикрыла дверь.
На следующий день живот болел гораздо меньше – Пашка уже могла ходить, не держась за него. Вспомнила, что нужно предупредить Кира насчёт того, чтобы лишний раз не рыпался, и тут же набрала.
Ответил он неожиданно быстро.
– Кир, привет. Я поговорить хоте…
– Здоров, Лысая. Слушай, ты как раз вовремя, помощь твоя нужна. У тебя дома есть бита или что-то такое?
Пашка подумала, что предупреждать уже поздно: кажется, Кир уже без её забот куда-то вляпался.
– Ну была где-то… Но я сегодня не в форме, меня машина вчера сбила.
– Слушай, ну тут дела очень серьёзные. Серёге я звонил, он не может, а с Сумчиком мы вдвоём не разрулим…
«Значит, не меня одну приплёл».
– А что случилось-то? – спросила Пашка, вставая с кровати и ища глазами ближайшую футболку.
– Мне Вольный стрелу забил. Сказал, типа, приходи один. Я-то пойду, базару ноль, но за жопу свою стрёмно – если этот мудак братков каких-нибудь приведёт, то мне кранты. А вы с Сумчиком просто на стрёме постоите, на всякий пожарный.
Пашка припомнила, что Вольный – это, вроде бы, какой-то гопник с того же ПТУ, что и Кир, но на два курса старше. Кир рассказывал как-то, что у него богатый папаня, который часто вызволяет сына у ментов, когда тот к ним попадает. Это, в целом, всё, что она знала о Вольном.
– А ты на хера согласился вообще? Ты же знаешь, что он стопудово приведёт кого-нибудь… – впрочем, Лысая и сама знала, в каком ключе Кир ответит. Между здравым смыслом и пантами на первое место он зачастую ставил панты – у многих своих друзей он снискал уважение именно за это.
