– Да уж, действительно, освежило.
– Что же?
– Вы не добавили: если не секрет.
– Я следователь и не имею право с вами заигрывать.
– Тогда ответьте серьезно. Вы меня допрашиваете? Если да, то на каком основании? Я подозреваемый? В любом случае, могу отказаться с вами беседовать без адвоката.
– Вы – не подозреваемый. Пока. Но в ваших интересах сообщать те сведения, которые помогут следствию. С адвокатом или без. Вам решать.
– Хорошо. Где ваш диктофон? Давайте с ним. Пока.
* * *
Как хорошо, что они все-таки ушли. Останусь опять здесь, на даче. В пустом доме? Неверный вопрос. Ощущаю ли я дом пустым, зная, что жены здесь нет? Это более правильно. Нет, не ощущаю. Все так, как обычно. Сейчас растоплю камин, налью сто граммов коньячка… Или лучше водочки. Коньяк способствует рассуждениям, фантазиям. Мне это ни к чему. Водка успокоит и свалит в сон. Да, лучше беленькой приму.
Правильно, что не поленился, принес в четверг дрова, они высохли и прогорят быстро. Свет не буду включать – так уютнее. С чего бы ты задумался об уюте в этом доме? Тебе же все равно. Или все-таки нет?
Видимо, ощущение свободы дарит и другое восприятие. Если бы Нина сейчас сидела в своей коляске напротив, разве я чувствовал бы, как нежно обтекает меня пространство? Не думаю. Вернее, никогда об этом не думал.
Но вот же. Сажусь в кресло, наливаю в стакан водочки, беру банку маринованных корнишонов… Опля. Эна как. Тепло в воздухе, мягко в сером эфире, который обнимает со всех сторон. Я в коконе, мне приятно, и хочется так посидеть немного. Одному. Поразмыслить. О чем?
Ну, сначала надо подумать о неприятном, чтобы прогнать его, – типа, я это уже обсудил, ничего нового не обнаружил. Хотя сегодня не тот случай. Я как раз узнал нечто новое.
Эти туфли, как их там? Нандомуцики. Странно, что в доме не оказалось ничего, кроме кед. Я их, конечно, все не помню. Но желтые крокодильей кожи пантолеты были точно. Нина сидела в каталке под яблоней, и я обратил внимание, как желтый на сабо совпадает с цветом налившихся плодов. Где они? Были на Нине, когда ее похищали? Вряд ли. Она никогда не надевала что-то два дня подряд.
Были еще такие леопардовые… как-то странно называются… балетки. Мне казалось неким издевательством, что моя жена надевает обувь с таким ником – не то, что танцевать, она на ноги встать не могла после инсульта.
Инсульт. Это моя вина. Я тогда решил от нее уйти. Отстал от поезда, когда ехали на юг всей семьей. Она и не справилась. Я тогда трухнул, ей Богу. Признаться, не из-за ее здоровья, а из боязни, что обо мне дочь и внуки подумают. Я же для них авторитет. А тут такое… и я вернулся.
Блин, водки тебе маловато – полез в прошлое? Все же встало на место. Правда, не на те рельсы, но на работе даже жалели меня. Мол, эк мужику досталось… А мне, если быть с собой честным, даже легче стало. Появилась четкая линия поведения. В семь встал, жену поднял, помог одеться, помыться, уехал на работу. И уверен – она из дому не выйдет, меня выслеживать не будет, поводов для скандалов не отыщет.
* * *
– Федор, ты заснул что ли? Докладывай.
– А что докладывать-то, Вероника Антоновна? Сидит мужик в темноте перед камином, не дергается.
– Меня не дом, меня двор интересует.
– Ну, я же под его видеонаблюдение не полезу.
– Я спрашиваю, после ухода группы он во двор выходил? Может к сараю, к машине…
– Нет. Он из дома не высовывается, сидит тихо.
