С этими словами учитель опустил ладонь на голову Чэн Цяня. Его кожа была горячей, а от одежды исходил едва заметный травяной аромат. Тепло его ладони постепенно проникло в тело мальчика.
Однако это нисколько не утешало Чэн Цяня – он все еще пребывал в смятении.
Он вспомнил слова учителя о Хань Юане: «бойкий, но легкомысленный» – и с тревогой подумал: «Что скажет учитель обо мне?»
В миг перед глазами Чэн Цяня пролетела вся его жизнь, от начала и до текущего момента. Он пытался припомнить все свои недостатки, чтобы как следует подготовиться к словам учителя.
Мальчик заметно нервничал, размышляя: «Может, он скажет, что я эгоистичен? Или недостаточно послушен? Или что мне стоит быть дружелюбнее?»
Но Мучунь чжэньжэнь не указал Чэн Цяню на недостатки, как Хань Юаню. Напротив, глава клана заметно колебался, подбирая нужные слова.
У Чэн Цяня похолодели руки и ноги. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем Хань Мучунь наконец, слово за словом, взвешенно произнес:
– Ты… В глубине души ты и сам все о себе знаешь. Позволь мне сразу перейти к сути? Моим наставлением для тебя будет «свобода».
Наставление оказалось настолько простым, что Чэн Цянь не сразу его понял. Он нахмурился: все его приготовления рассыпались, а вот напряжение, напротив, не уменьшилось, и даже наоборот – усилилось.
– Учитель, что значит «свобода»? – выпалил Чэн Цянь, но тут же пожалел о своем вопросе. Он не хотел уподобляться этому безмозглому дураку Хань Юаню.
Взяв себя в руки, он попытался придумать словам учителя логическое объяснение, а после робко уточнил:
– Значит ли это, что я должен очистить разум от лишней суеты и устремиться к самосовершенствованию?
Хань Мучунь сделал паузу, не давая никаких объяснений. Наконец он просто неопределенно сказал:
– Пока… Можно сказать и так.
Пока?! А потом будет по-другому?
И что это за выражение: «можно сказать и так»?
Услышав ответ, Чэн Цянь еще больше растерялся. Он чутко уловил, как слова учителя тонкой нитью тянутся в его скрытое туманом, неизвестное будущее. Было ясно, что учитель не собирается вдаваться в подробности. Благодаря своей не по годам развитой тактичности Чэн Цянь с трудом проглотил сомнения. Он отвесил Хань Мучуню официальный поклон и сказал:
– Благодарю за наставление, учитель.
Хань Мучунь беззвучно вздохнул. Может, он и пытался казаться человеком в расцвете лет, но на деле был настолько стар, что успел нажить непомерно богатый опыт. И, конечно же, от его внимания мало что могло ускользнуть. Чэн Цянь вел себя прилежно и даже заботливого слугу называл братом, но делал он это не потому, что считал, будто люди вокруг него заслуживают уважения. Скорее, он действовал так потому, что не хотел потерять лицо.
Как говорится, «ритуал – это знак ослабления доверия и преданности. В ритуале – начало смуты»[47]. И пусть этот мальчик обладал недюжинной проницательностью и множеством талантов, его натура отличалась от природы великого Дао. К тому же ранимость Чэн Цяня не могла расположить к нему других. Да и вряд ли он, с его высокомерием, сам желал этого расположения.
Мучунь убрал руку с головы Чэн Цяня, слегка озабоченный тем, что мальчик в будущем может свернуть с праведного пути.
Отступив назад, он перевернул трехногий стол и подозвал к себе учеников.
Обратная сторона деревянной столешницы была густо[48] усеяна тысячами дыр, проделанных короедами. Но, к удивлению мальчиков, между этими бороздками были плотно начертаны мелкие символы.
