Любимый город - страница 2



Это к счастью намазано —
так утверждает молва,
Вековая молва
большей частью бывает права,
Заявил о себе
бангалорский сорвиголова!
Отпечатки ладошек
пускай сохраняет стена —
То ли черные звезды,
то ль огненные письмена.
В них таинственный смысл,
и его расшифровка трудна,
Надо знать этот мир,
все события и племена.
Отпечатки пылают
при плоской восточной луне,
И немножечко грустно,
что в детстве не выпало мне
Отпечатка ладошки
оставить на белой стене
И себя утвердить
в растопыренной пятерне.

Из семейных преданий

Начало первой мировой войны…
Интеллигент в воротничке крахмальном
Глядит в припухшие глаза жены.
Он не был никогда таким печальным.
Что завтра? Трехлинейка и шинель,
На голове ученой блин с кокардой.
С отсрочкой безнадежна канитель,
И жизнь уже поставлена на карту.
И, вспоминая умершую дочь,
Он щурится стыдливо, близоруко.
Всего одна им остается ночь,
А там, быть может, вечная разлука.
Грозовый август… Туча мошкары
У лампы керосиновой на даче.
Вчерашний филин ухает из мглы,
Как будто пушек дальняя отдача.
В последней ночи, отданной двоим,
Слепая боль, глухая безнадежность.
И навсегда необходимо им
Запечатлеть свою любовь и нежность.
Мальчишка иль девчонка? Все равно,
Пусть будет! Не гадая, кто любимей,
Придумано уже, припасено
Ему и ей годящееся имя.
На станцию на дрожках чуть заря
Уедет рекрут, завершая повесть,
Последние часы боготворя,
К неотвратимой гибели готовясь.
Но пуля, что его еще найдет,
Отсрочена пока на четверть века.
В разгар весны на следующий год
Произойдет рожденье человека,
Которому сурово суждены —
О сбывшемся не мудрено пророчить —
А все ж, дай бог, чтоб только три войны,
Дай бог, чтоб только три последних ночи.

Сказка о звезде

Золотые всплески карнавала,
Фейерверки на Москва-реке.
Как ты пела, как ты танцевала
В желтой маске, в красном парике!
По цветной воде скользили гички,
В темноте толпились светляки.
Ты входила. И на поле «Смычки»
Оживали струны и смычки.
Чья-то тень качнулась вырезная,
Появился гладенький юнец.
Что меня он лучше – я не знаю.
Знаю только, что любви конец.
Смутным сном уснет Замоскворечье,
И тебя он уведет тайком,
Бережно твои накроет плечи
Угловатым синим пиджаком.
Я уйду, забытый и влюбленный,
И скажу неласково: «Пока».
Помашу вам шляпою картонной,
Предназначенной для мотылька.
Поздняя лиловая картина:
За мостами паровоз поет.
Человек в костюме арлекина
По Арбатской Площади идет.
Он насвистывает и тоскует
С глупой шляпою на голове.
Вдруг он видит блестку золотую,
Спящую на синем рукаве.
Позабыть свою потерю силясь,
Малой блестке я сказал: – Лети!
И она летела, как комета,
Долго и торжественно, и где-то
В темных небесах остановилась,
Не дойдя до Млечного Пути.

Видать, не для моей судьбы

В защиту канарейки

Эта птичка попалась
В силки репутации, в клетку:
Старый символ мещанства —
Сидит канарейка на рейке.
Только я не согласен
С такой постановкой вопроса.
И прошу пересмотра,
И срочно прошу оправданья.
Биография птички:
Она из семейства вьюрковых.
Уточняю по Брему,
Что это – отряд воробьиных.
Ей бы жить на Мадейре,
На Канарских бы жить, на Азорских,
Заневолили птичку,
Еще и мещанкой прозвали!
Кто бывал в Заполярье, тот видел:
В квартирах рабочих,
Моряков, рудознатцев
Сидят канарейки на рейках.
С ноября и до марта
Мерцают они словно звезды,
Всю полярную ночь
Красный кенарь поет, не смолкая.
В министерство ли, в отпуск
Приедет в Москву северянин,
Он найдет канарейку,
Заплатит безумные деньги.
И везет самолетом,
Потом сквозь пургу на собаках