У нее лицо восковое, она на безумную похожа, словно не соображает, что делает, и мне вдруг страшно становится.
- Олесь, - делаю шаг к ней.
- Ясно, - заторможенно повторяет она и выхватывает из раковины тарелку с остатками мяса. - Трахнул он тебя, значит.
Она замахивается и швыряет тарелку.
- Эй, - от неожиданности прикрываю голову руками и приседаю. - Ты совсем рехнулась?
Посуда бьется об стену позади меня, Олеся хватает стакан.
- Я рехнулась? - она идет на меня, и я пячусь, она криво усмехается, в белоснежной улыбки будто клыки мелькают. - Куда пошла, Ира? Стой, дрянь.
Шмыгаю в ванную и с грохотом запираюсь.
Она ненормальная. У нее крыша поехала.
Раздается звон - в стену полетел стакан.
- Ты в себе, вообще? - кричу из ванной. Кусаю губы. - Олеся!
- Еще раз к нему полезешь - я тебя пришибу, поняла? - орет она, и чем-то брякает, крушит домик. - Тебе чего не хватает, сука? Никиты мало, - то ли вилкой, то ли ложкой она стучит по двери. - Только подойди к моему мужу!
- Он тебе не муж! - выкрикиваю в ответ и двигаю защелку, лишь сейчас по-настоящему осознаю, что он женится через неделю, и это не шутка, он женится...
На другой.
Распахиваю дверь.
И тут же, с размаху, по лбу мне прилетает стальной поварской ложкой для соуса.
Олеся замахивается еще раз, я закрываюсь рукой, плечом толкаю ее с дороги.
- Олеся, - звучит его ровный голос с порога, и она оборачивается.
Смотрю на высокий, подсвеченный солнцем силуэт в дверях.
Он переоделся в сухое, стоит, сунув руки в карманы, навалившись на косяк.
- Успокойся. Иди сюда, - зовет он.
Она молчит. Побелевшими пальцами сжимает ложку.
- Ты поняла меня? - шипит и швыряет ложку мне в лицо, берется за ручку и перед моим носом хлопает дверью.
Остаюсь в ванной и потираю лоб. Слушаю их негромкие голоса по ту сторону, они отдаляются. Он уводит ее.
Она с другой женщиной драться готова, но не отдавать. Права свои заявлять, угрожать.
Она влюблена, кажется, по-настоящему.
В моего Илью.
8. Глава 8
полгода назад, декабрь
ИЛЬЯ
На улицу она вылетает как была, без куртки.
Началась метель, ветер воет, закручивает снежинки.
- Ира, - хватаю ее за руку. - Стой.
Она разворачивается и замахивается.
Стою и терплю пощечины, лицо и так разбито, она лупит ладонью, по запекшимся ссадинам, и кожа влажнеет. Это снова кровь, или снег, может, и слезы, она плачет.
Может, я тоже.
- Ты же врешь, да? - спрашивает она, переводя дыхание. - Это шутка. Папа дома.
У нее в кармане играет телефон. Мать звонит, а она трубку боится взять, ей страшно, что я правду сказал.
И лучше бы я психопатом оказался, вздумавшим так шутить. Но была авария, и машина горела. В руке от плеча до запястья ноющая боль, мокро.
- Я его пытался из машины вытащить, - в носу щекотно, и на губах привкус железа. Вытираю лицо. - Она загорелась. И дверь заела. И моя куртка загорелась. Меня оттащил кто-то, я не знаю. Ира...
- Закрой рот! - выкрикивает она. В голосе слезы звенят, ледяной ветер треплет ее волосы, швыряется в нее снегом. - Я домой, - она скользит, едва не падает, от моей протянутой руки отшатывается.
Несется на выезд со двора.
- Любимая, - нагоняю ее на освещенном проспекте. Полночь, буран, машин почти нет. - Ты заболеешь, - стягиваю куртку, не помню чья она, как оказалась на мне.
Набрасываю ей на плечи и смотрю на обгоревший, в черных лохмотьях, рукав свитера.
Была авария, и был пожар.
- Забоелею? - она размахивает руками и голосует, куртка валится ей под ноги. Черные волосы растрепаны, она подскакивает на месте, ее всю трясет. - Я еду к маме. Нет, в больницу. Он поправится.
