— Стой. Есть сотовый? Надо полицию вызвать. — Скриплю зубами: — Срать, что депутат, я не отступлю, пока его в тюрьму не посадят. Сволочь! Думала, что не осмелится, а он... Да если не за попытку изнасилования, я такие факты обнародую, что он вовек не отмоется! Да я…
— Тише, тише, — прижимает меня Ваня. — Он никогда не причинит тебе вреда.
Спина холодеет, обрываю себя на полуслове.
— Что? — Взгляд парня мне не нравится, я пытаюсь высвободиться и встать: — Что ты натворил, Ваня? Что сделал?
Хочу вернуться, проверить, как там Фёдор Петрович, но Ваня не отпускает. Смотрит в сторону и глухо говорит:
— Не стоит тебе на это смотреть.
Понимание беды накрывает колючим одеялом безразличия так, что шумит в ушах, а перед глазами всё плывёт. Последнее, что помню — как повалилась на руки Вани.
***
Открываю глаза и смотрю на белый потолок, перевожу взгляд на осунувшееся лицо матери. Она спит, сидя на стуле, и, покачиваясь, вздрагивает во сне. Сердце моё болезненно сжимается, касаюсь сморщенной кисти:
— Мама…
Она распахивает глаза и впивается в мою ладонь:
— Ниночка, как ты? — Не дожидаясь ответа, качает головой: — Как ты нас напугала! Разве можно так себя загонять? А я говорила, что нужно вовремя с работы уходить, высыпаться, питаться нормально.
— Мам, — перебиваю. — Что случилось? Почему я здесь?
— А ты не помнишь? — поднимает она брови и вздыхает: — Ты в обморок упала, когда домой возвращалась. Так напугала! Прямо у подъезда нашли. Хорошо, сосед ночью покурить вышел. Скорую вызвали. Не просыпалась пять часов. Я уж молилась, молилась.
Открывается дверь, заходит медсестра. Ставит поднос на тумбочку, звенит чем-то, пахнет лекарствами, через приоткрытую дверь из коридора доносятся звуки включённого телевизора.
«До сих пор ничего не известно о местонахождении депутата Мершикова. Напоминаем, что сгоревший автомобиль Фёдора Петровича обнаружен сегодня утром на территории закрытого завода по производству хлора. Громкое дело об отравлении хлором…»
— Привет! — входит Леська. — Как ты, трудоголичка, ветром унесённая?
Дверь за медсестрой закрывается, отсекая звук, а я всё смотрю в сторону выхода. И в памяти возникает похотливая ухмылка депутата, его скользкие змеиные руки на моих бёдрах, неподвижное тело его водителя и глаза Вани на бородатом лице. Мершиков исчез, а его машина сгорела?!
Кожа на затылке стягивается от ужаса. Перевожу взгляд на сестру и спрашиваю:
— Ваня, сосед наш, из армии когда должен вернуться?
— А что? — Схватив яблоко из пакета матери, Леся присаживается на кровать. Подмигивает: — Соскучилась? — Поднимает глаза к потолку и, жуя, загибает пальцы. Отвечает: — Ну, через месяц примерно. Надо у тёти Тани спросить. Та календарик ведёт. — Снова мне подмигивает: — Я думала, что ты тоже!
— У меня телефон разбился, — взволнованно отвожу взгляд. — Не звонили из полиции?
— Люда звонила, — тут же принялась отчитываться мама. — Обещала приехать в обед. Ещё Николай Кондратьевич, это ваш…
— Начальник охраны, — перебиваю, ощущая кислый вкус страха. — Что он сказал?
— Спрашивал, когда ты ушла, — смотрит на меня мама. — Что-то у них там с обзорными камерами не так. Извини, я в этом ничего не понимаю. Хочешь, я тебе телефон дам, сама спросишь?
— Все звонки после процедур, — подаёт голос медсестра. Глянув на часы, добавляет: — Время посещения вышло.
Мама целует, Леська машет и выходит из палаты. Невольно прислушиваюсь, но телевизор либо выключили, либо уменьшили звук. Кричу запоздало:
