– Так. Ты меня не заставлял. Я сама приняла решение. Но теперь у меня другое решение. Я ухожу. Скажи Николь что все роли свободны для нее.
– Ах вот в чем дело! Николь! Я ведь не мог взять тебя, ты же смеешься над рыцарскими турнирами! Ты ненавидишь черепов!
– Не начинай пожалуйста, сначала по кругу. Ты прекрасно знаешь, что наши разногласия гораздо глубже. У нас вообще нет ничего общего.
– Хорошо. Дай мне месяц, чтобы… Николь смогла войти в твои спектакли. Так будет честно.
– Две недели.
– Три недели. Мы не успеем.
– Хорошо.
Его реакция на безобидные стихи меня глубоко поразила. Мне казалось, они выдают мою слабость, не его. И ведь стихи без посвящения, какое надо иметь тщеславие, чтобы так реагировать на заурядную заметку в газете.
Спустя неделю Андре бросил последнюю бомбу на мое итак уже разбитое вдребезги разочарованием сердце.
– Ты же знаешь, как важны для нас традиции Корнелла. Да, я знаю о твоем отвращении к Набокову и Лолите. Но мы начали готовиться к межвузовскому театральному конкурсу. Корнелл на таких соревнованиях традиционно представляет Лолиту. Набоков наша гордость. Мировая знаменитость, которая 10 лет читала здесь лекции. И Лолита была написана в стенах Корнелла. Помоги еще один последний раз, и расстанемся друзьями.
С тех пор как он крикнул мне в ответ «Да, и Лолита прекрасна!» я боялась даже заговаривать на эту тему. Слишком страшно было обнаружить, что ему и впрямь нравится эта детская порнография. И глубоко в подсознании я была уверена, что все так и есть. И вот, пожалуйста. Хорошо, что он сказал мне об этом после того, как мы уже договорились разъехаться, иначе удар был бы слишком сильным. Я не могла любить человека, которому нравилось подобное. Меня даже не удивило его нахальство. Его глупости вполне хватало, чтобы предположить подобное даже на минуту.
– Значит, ты и вправду считаешь это произведение прекрасным? – я сказала отсутствующим тоном, так словно бы давно смирилась с этим.
– Честно говоря, да, – улыбнулся он своей самой обворожительной улыбкой. – Мне кажется это очень трогательная история любви.
Майка Гии во всех деталях возникла перед моими глазами. «Трогательной, my ass» – мелькнули слова Холдена Калфилда.
– В какой пьесе ты меня попросишь сыграть в следующий раз? В «Жюстине» Сада?
– Перестань говорить пустяки. Набоков часть культуры Корнеллского университета, ты сама знаешь это прекрасно.
– Помнишь, я просила тебе поставить пьесу по Сэлинджеру? Там есть такая сцена, когда ему навязывают малолетнюю проститутку, он соглашается, потому что находится в шоковом состоянии и едва понимает что делает. Она приходит и раздевается, и он просит ее рассказать немного о себе. Он слушает и говорит себе, что секс – это последняя мысль, которая пришла ему в голову после знакомства с ней.
«Она вошла, сразу сняла пальто и швырнула его на кровать. На ней было зеленое платье. Потом она села как-то бочком в кресло у письменного стола и стала качать ногой вверх и вниз. Положила ногу на ногу и качает одной ногой то вверх, то вниз. Нервничает, даже не похоже на проститутку. Наверно, оттого, что она была совсем девчонка, ей-богу. Чуть ли не моложе меня. Я сел в большое кресло рядом с ней и предложил ей сигарету.
– Не курю, – говорит. Голос у нее был тонкий-претонкий. И говорит еле слышно. Даже не сказала спасибо, когда я предложил сигарету. Видно, ее этому не учили.
