– Не убивай его… – дрожащим голосом попросил Афоня. – Детёв его знаю. Малышня на малышне.
– Не убью, не бойсь…Только ноги держи.
Навалился Афоня на размягшее тело, а Степан крепко связал сторожевого кусками верёвки.
– Ну, всё, малый, – вскочил на ноги Степан. – Бежим!..
– Куда? – испугался Афоня.
– А куда глаза глядят. Свет большой.
Заплакал Барабанов, как вспомнил, что матушка искать его будет, и сёстры будут по нему скучать. Как ни крути – один он у них помощник.
– Не реви, Афоня. Когда ещё мир увидишь? Вырастешь, женят насильно, и останешься рабом при нашем барине на всю жизнь. Не боись. Со мной не пропадёшь. Я много книг прочёл. Много чего знаю о чужих странах. И о Венеции, и об Англии, о Франции, Германии. Не одна Россия на свете! Свет поглядишь, чему-то научишься.
– А как же мамка?…
– Когда-нибудь вернёшься к ней барином. Да ещё при деньгах! Выкупишь её с сёстрами на волюшку. Пока жив человек, завсегда есть надежда. А какая наша жизнь в крепостных? Ни жизни, ни надежды… Захотел Осипов-Синклитикийский – проиграл мою невесту… И меня со свету изжить хотел. Накоси, выкуси!.. Не прощу я ему этого никогда!.. А тебе, малый, спасибо за помощь, век не забуду! Только бежал бы ты, дело говорю. Ведь забьют. А тебе жить да жить…
Последний аргумент стал для Афони решающим. Вытер ладонью слёзы и уже ровным голосом сказал Степану:
– Бежим!
Сунули в рот сторожевому кляп, погасили фонарь, сбросили с себя плащи-хламиды, дверь снаружи на замок заперли и – бежать из усадьбы. Погнались было за ними собаки, да успели беглецы через высокий забор перепрыгнуть. Лишь штанину порвал Афоня, только штанина не живое тело.
Оглянулись окрест – ночь вокруг тёмная да несколько окошек на втором этаже усадьбы светятся.
– Подожди меня на распутье, – сказал вдруг Степан. – Одно дело выправлю и за тобой следом. На дороге не стой, в кустах схоронись…
И – пропал в темноте.
Кто-нибудь из вас пробовал искать ночью дорогу, рядом с сельским кладбищем, да ещё в десять лет? Кто пробовал – знает, что такое страх. Лист с ветки упадёт, ветер зашуршит в ветках, старое дерево во сне заскрипит – а в голове уже, чёрт-те что творится, а пред глазами, Бог знает что, привидится!..
Дошёл Афоня до дороги, присел под старой липой и стал Степана дожидаться. Прилёг на траву, поднял голову к небу, а там – луна висит, словно улей Небесный, а вокруг неё звёздные пчёлы летают. Загляденье!
– Эх, Афоня-Афонюшка! Что ж ты нашу избу-то разорил? – корят его с неба. – Где жить нам теперь прикажешь да деток растить?… Ни на земле, ни в небе нет для нас места. Назвали когда-то одно созвездие Пчелой, да после в Муху переиначили! И что за польза от сего названия?… А мёд-то все любят… Чего молчишь, Афоня? Слышишь, малый, вставай!
Открыл Афоня глаза, над ним Степан стоит.
– Вставай, малый, спешить надо! Рассвет уже. Коли кинутся за нами в погоню – враз найдут.
– А ты где был? – спросил его Афоня, поднимаясь.
– Дело одно решил… – хмуро ответил Степан и суёт Афоне пироги с мясом да печенье медовое. Вкусно, сил нет! Никогда такое не пробовал.
– Где взял?
– В усадьбе. На кухне у поварихи… – ответил Степан. – Ты ешь-ешь, не подавись. Когда ещё поесть удастся.
«И, правду, – подумал Афоня, – идти долго, денег ни копейки. Как жить будем?…»
– Давай на Москву двинем, – сказал Степан, уплетая пирог.
– А может в Зуев?
– В большом городе легко затеряться. А там силёнок подкопим и – куда Бог пошлёт!..
