Но на крыльцо уже вышел сам унтер с рябым, заспанным лицом, с зажжённым фонарём в руке и наброшенной на плечи шинелью Караульный офицер спустился к дилижансу, открыл дверцу, со стеклянным окошком и бархатными занавесками и, подняв над головой ручной фонарь, заглянул в экипаж. Скорее всего, по привычке, чем строго, произнёс скрипучим простуженным голосом:
– Приготовьте паспорта и подорожные, господа!..
В душном полумраке, на двух диванах, обитых красным бархатом и стоящих друг перед другом, расположилось четверо пассажиров. Увы! Прилечь в дилижансе было нельзя – не то, что в «ямских санях» – оттого и прозвали насмешливо новый дорожный экипаж «нележанцем».
На левом диване, почти касаясь головой потолка, сидел рослый гусар лет сорока пяти. Поверх зелёного доломана и зелёных чакчир, на нём был надет ментик бирюзового цвета, с серыми крупными завитушками мерлушкового меха на воротнике. На коленях лежал кивер – как и полагается, с красным плетёным кутасом и султаном из белого заячьего меха.
Соседом бравого гусара оказался молодой человек, похожий на студента, лет двадцати пяти, в усах и с короткой бородкой, в лисьей шапке и в длиннополом зимнем пальто, облегавшем худощавую фигуру. Из-под него выглядывали клетчатые брюки модного покроя. В руках он держал вязаные рукавицы, отороченные той же лисой. Ноги были в тёплых кожаных башмаках.
На диване напротив насторожённо замерла миловидная барышня лет девятнадцати, в наброшенном на беличий полушубок тёплом покрывале. Всю дорогу – из Вязьмы до Москвы – гусар бросал на неё свой бравый огненный взгляд, отчего чувствовала она себя неуютно, густо краснела и делала вид, будто дремлет. Лишь изредка приоткрыв глаза, с любопытством взирала на молодого человека, впрочем, как и он на неё.
Слева от миловидной барышни врос в диван тощий господин средних лет, с бледным лицом Кощея – без улыбки и без волос на голове – в зимнем плаще, подбитым бобровым мехом, с цилиндром в руках. По тому, как он постоянно шуршал, словно мышь, какими-то бумагами, поднося их к близоруким глазам, вооруженным очками в серебряной оправе, можно было с уверенностью сказать, что был он канцелярским чиновником.
Приезжие передали документы унтер-офицеру, а гусар и молодой человек, похожий на студента, воспользовавшись вынужденной остановкой, вышли из возка поразмять ноги. Молодой человек сразу заметил высокий рост, статную осанку, ширину плеч и даже, чёрт подери! – некую привлекательность своего соседа, несмотря на несколько шрамов на лице, которые, если говорить честно, не украшают никого, даже самых отважных поручиков.
Морозным конфетти дунула в лицо лёгкая метельная пыль. Однако ж после духоты в карете от человеческого дыхания, запаха свиной кожи, что обтягивала возок, и дешёвых женских духов, приятно было вдохнуть полной грудью ранний московский воздух.
– Кажется, добрались! – удовлетворённо пробасил гусар, глядя в сторону Кремля и, щёлкнув каблуками чёрных ботиков, представился первым: – Агафонов Пал Львович! Отставной поручик 2-го лейб-Гусарского Павлоградского полка!
– Атаназиус Штернер… Книгоиздатель… – ответил его попутчик с лёгким акцентом, что сразу же выдало в нём иностранца.
Молодые люди пожали руки друг другу.
– Уж простите меня, господин Ата… Атаз… словом, господин Штернер… – отставной поручик нетерпеливо повертел головой по сторонам. – Еле выдержал, ей-Богу!.. – и решительно шагнул в заснеженные кусты боярышника, росшие рядом с дорогой. – Ящик шампанского выдули, не меньше! – хвастливо донёсся из темноты его рокочущий бас. – Хотел даже возок остановить, да девицу постеснялся… Одни сплошные неудобства с этими барышнями! То жениться заставят, то невинный анекдотец не смей рассказать в их присутствии!..
