Моя мама, чудесная женщина, которую я никогда не знал
Никому никогда не надо было бороться за любовь или внимание моей матери. Она просто не ждала этого. Будучи эмоционально оторванной от себя и ненавидящей себя, мама обладала идеальными личностными качествами для моего отца. Она долгое время была жертвой его попыток настроить нас против нее. Чтобы упрочить и сохранить свою властную и почитаемую позицию в семье, отцу необходимо было превратить нас в своих союзников – и в противников матери. Он постоянно подстрекал нас унижать ее, критикуя ее тело и проблемы с лишним весом; мой отец или один из его детей часто называли ее «толстушка» или «Микки Маус». Еще более отвратительным примером унижения и триангуляции был момент, когда отец спросил каждого из своих детей, с кем бы тот хотел остаться жить, если они разведутся. Так как все дети были газлитированы, чтобы получить эфемерную любовь и внимание моего отца, не дорожили матерью и не ценили ее, все, разумеется, вслух выбрали его. Я один отдал предпочтение матери, что стало скорее сочувствием к ней, чем моим искренним предпочтением (я тоже был газлитирован). Мне просто было ее жаль.[8]
Извращенное чувство преданности, болезненная неуверенность и страх моей матери остаться одной – в сущности, ее созависимость – все это удерживало ее от развода с моим отцом. Даже после того, как отец предал огласке два своих романа на стороне, она осталась с ним. Мама не подозревала, что у отца на самом деле было бессчетное множество интрижек. Я не устаю задаваться вопросом, что бы она сделала, если бы узнала о том, что рассказал мне отец за несколько дней до своей смерти. Он признался, что у него было гораздо больше романов, в том числе с одной из ее ближайших подруг.
В довершение ко всему забота матери об отце во время его сильной клинической депрессии (в течение более 15 лет) заставила ее увязнуть в роли опекуна человека, который из-за своего нарциссизма и депрессии вел себя как упрямый семилетний ребенок. Последние 10 лет ее жизни, должно быть, выдались самыми трудными. Она была совершенно измотана зависимостью отца от ее общества, так как у него было очень мало друзей. В этот период он подсел на рецептурные препараты и вел себя как бессовестный, манипулятивный и безрассудный наркоман. Жертвы и эмоциональные затраты ее созависимости сравнимы с переживаниями ее отца Чака в отношениях с ее матерью Лил.
Одевшись в костюм невидимки, она очень старалась быть хорошим родителем. Несмотря на ее усилия дать нам все, что необходимо, мы никогда по-настоящему не знали ее, а она – нас. Из-за собственной травмы привязанности, приведшей к созависимости, синдрома тревожности и нарушения внимания я не догадывался об ее эмоциональных и личностных проблемах. Как и ее отец, она была стойкой и скрытной, когда дело касалось личных переживаний.
Моя мать была удивительно щедрой женщиной, принимающей и прощающей всех своих детей, особенно меня. Поскольку мы с ней были похожи, между нами существовала особая связь. То и дело она давала мне понять, что гордится моими достижениями. Я помню несколько разговоров, когда она признавалась мне, что находит общий язык в основном со мной, потому что я шел за теми же мечтами, что в свое время были у нее, но она их не осуществила. Как и у других созависимых, ее огромный дефицит любви к себе и страх неудачи стали препятствием, помешавшим ей добиться своих целей. При этом, будучи созависимым человеком, она не позволяла себе винить в своих «неудачах» никого, кроме себя.
