– Я знаю это и сам, – промямлил я, схватив себя за носки.
– Если знаешь, то хорошо. Ты сидел дома так долго, ты уходил в себя, почти ни с кем не общался. Где все твои друзья? Где Вера? Где вообще твоя жизнь? – Тома деланно озиралась по сторонам. – То, что произошло с Верой, может, и трудно пережить, но пережить придется. Пусть этот конец станет для тебя новым началом. Получается так, что кто-то словно бы нажал кнопку «пуск» и придал тебе ускорение – используй этот толчок. Перестань красться по окраинам, наберись смелости, уверенности в себе и шагни в центр своего круга – заживи так, как и должен жить мой талантливый брат.
– Эй, откуда это у тебя такие мысли? – спросил я. – Когда это ты научилась так мудрено говорить, разве мастер слова тут не я?
– Только на бумаге, ты сам это говорил.
Тома подползла ко мне и обняла.
– Ты меня задушишь…
– Не задушу – будешь жить по крайней мере до тех пор, пока не станешь популярным писателем. Понял?
– Не знаю… Жизнь без Веры…
Я замолчал и опустил взгляд, но из меня буквально вырвалось пронзительное: «Ау!»
Тома сильно ущипнула меня за щеку.
– Жизнь без Веры, жизнь без Веры, – передразнила она меня. – Найдешь себе другую Веру, получше. Ты же у нас такой милый!
Слова сестры прожгли меня, и я поморщился. Небо заволокло тучами, наши тени удлинились.
– Я вряд ли смогу жить без нее. И не найду я себе никого.
– Ну если так говорить, то, конечно, не найдешь. Хочешь так жить – пожалуйста, дело твое. Но еще раз повторю, в Израиле обдумай все хорошенько! Ты туда не развлекаться едешь, а становиться новым собой.
Она поднялась и командным тоном спросила:
– Согласен или нет?
– На что?
Тогда она наклонилась и снова схватила меня за щеку. Я завопил:
– Пусти, пусти, согласен я!
– Точно? Согласен поехать в Израиль?
– Да, да!
– Согласен быть другим собой?
– Да согласен я, сказал же!
– Согласен забыть о Вере и жить ради себя?
Кривясь, я промолчал, а Тома сильнее сжала пальцы.
– Согласен или нет? – повторила она свой вопрос.
– Согласен! – крикнул я, не в силах больше выносить ее натиска.
Тогда она отпустила меня, а я добавил:
– На последнее – согласен, но не очень.
Комната наполнилась напевами сестры. Тома охала, что пора выбирать билеты, жаловалась, что вместе с нами к израильскому берегу прибудут и медузы.
Моя сестра старалась быть веселой ради меня. В ее душе и правда теплели огоньки надежды на то, что все у меня сложится хорошо: что у меня будет семья, что я напишу достойные книги.
Но иногда верить в другого легче, чем верить в самого себя. Моя жена по-прежнему была моей единственной. Не мог я разлюбить ее так быстро, так просто. Сердце мое тянулось к ней, и чем дальше отбрасывали меня ее ложь, равнодушие и молчание, тем сильнее мне хотелось снова обнять ее, оказаться в прошлом, где этот простой жест был таким естественным, таким моим.
Мне было сложно верить в себя. Когда теряешь близкого человека, все что угодно приходит на ум, но только не: «Я найду другого». И чем больше проходит времени с момента расставания, тем ярче вспыхивают совместные воспоминания. Надеяться, что кто-то займет то значимое место, что кто-то так же возьмет за руку – разве это возможно? Когда самый близкий человек оставляет тебя позади, невольно задаешься вопросом: а стоишь ли вообще чего-то? Отдаваясь другому, никогда не знаешь, что приумножишь, а что предстоит потерять, а главное – когда. Быть может, я слишком широко открылся моей Вере. Быть может, она увидела те затемненные уголки, что я и сам обнаружил не так давно, и это спугнуло ее. Ну а я лишь верил в нее – ведь проще поверить в другого, чем в себя – в то, что ее любовь, в которой она признавалась мне еще в детстве, и правда неземная, вечная и только моя. Я думал, что чем темнее ночь, тем ближе мы встанем рядом друг с другом, а потому не боясь шагнул туда, куда свет никогда и не проникал. Но я ошибся.
