Его рубашка на мне просто огромная, и я чуть ли не тону в ней. Становится очень неловко, отчего невольно обхватываю себя руками, кутаясь в эту самую рубашку. Она пахнет им. Приятно.
Как завороженная сижу и смотрю, как Кирилл Александрович садится в кресло и начинает быстро зашивать мою рубашку.
У него очень широкие плечи, мощная шея, спина и красивые сильные руки. Большие такие, загорелые, с крупными ладонями, длинными пальцами, а на запястьях отчетливая сетка вен, которые тянутся к локтям.
Мужчина сосредоточенно чинит мою кофточку, пока я невольно… любуюсь им. Мужественный и сильный. Так, наверное, его могу описать. Взгляд сосредоточен, щетина ухоженная, брови чуть сведены, скулы структурируют лицо, делая его серьезным, а губы… Такие чуткие, с изгибом. Красивые.
Почему-то хочу притронуться к нему. Очень. Прикоснуться к его мышцам. Уверена, у Кирилла Александровича даже кубики есть на животе. Судя по тому, как медицинский костюм на нем идеально сидит, у Загорского идеальное тело.
Прикусываю губу. Ощущение такое, что этот врач после операционной сразу же идет куда-то на тренировки.
Ох… Что-то дергается в животе, отчего невольно сжимаю коленки вместе.
Он так близко, а я... Мне дышать тяжело с ним рядом. Сердце как у зайчишки колотится. Неспокойно мне с ним. Ох, как неспокойно.
Закончив шить, врач поднимается, подходит и буквально всучивает мне мою же кофточку.
— Одевайся и иди в палату. У меня времени нет.
Тон такой, от которого внутри все льдом покрывается. Он недоволен. Вижу же прекрасно. Даже не смотрит на меня.
Вот оно что. Ему времени на меня жалко. Становится обидно. До слез прямо, хоть я только успокоилась.
Слова сами с языка слетают. Я даже поймать их не успеваю.
— Жалеете, что спасли меня, да?
— С чего ты взяла?
— Ну это все… Возиться теперь со мной. Рубашку свою давать. Не пришлось бы время свое на меня тратить.
— Если бы ты не шлялась по ночам не пойми с кем, тратить свое время мне бы не пришлось.
— Так могли и мимо пройти! Без вас бы справилась нормально!
Быстро кофту свою из его рук хватаю и, вскакивая, чуть ли не падаю, но упираюсь в костыли.
— Надо было не утруждаться! Не стоило на меня вам время свое драгоценное тратить.
Не знаю, почему вспыхиваю, но резко его рубашку сдираю с себя и напяливаю свою кофту обратно. Внутри все горит, и мне плевать, что мужчина сейчас меня полуголой видел.
— Так, все, пошли.
Даже пикнуть не успеваю, как Кирилл Александрович берет меня за предплечье и, словно заключенную, выводит из кабинета. Выпроваживает даже, я бы сказала. Игнорируя мое шипение по пути, он доводит меня прямо до моей палаты.
— Заходи. И чтоб не выходила больше до утра.
Мы стоим под дверью. Он горой возвышается надо мной, но кровь у меня уже закипает. Да кто он вообще такой? Почему говорит так со мной?
— Может, хватит мне указывать? Вы, вообще-то, не мой отец и не брат!
— Будь я твоим отцом, выбил бы всю дурь из тебя, которой, как я вижу, у тебя и так полно.
— Дурь? Да вы сам дурак!
— Язык прикуси. С врачом говоришь, дите.
— Что? Какое дите?! Да вы… вообще-то я не ребенок, чтобы вы так разговаривали со мной!
— Твои поступки говорят об обратном. Заходи.
Он мне дверь открывает, и, бросая ему молнии взглядом, я все же проскальзываю в палату, где соседки уже спят давно. Конечно, на улице два часа ночи, как-никак.
Сжимаю зубы от злости, но, как только я в палате оказалась, Загорский сразу же дверь захлопывает.
