Любовь со взломом (пьесы) - страница 22

Константин. Ты что, с ума сошел? Зачем тебе это надо?

Олег. Хочу поглядеть на них поближе. А полезут – не страшно, хуже не сделают. Испугались, что Степан заявит. Мальчишку грозятся пристукнуть.

Константин. Я… с тобой?

Олег. Да нет, не надо. Ты все испортишь.

Константин. Это почему?

Олег. Меня они тронуть, может быть, постесняются, а тебя могут.

Константин. Почему? (Подает Олегу монтировку.) Возьми!

Олег. Не надо!

Константин. Нет, прошу тебя, возьми. Будешь спокойнее.

Олег. Нет-нет, спасибо. (Надевает пиджак.) Странно, почему же ты все-таки не стал актером? В сенате, на лошади, ты был бы великолепен. А вот «Я… с тобой» у тебя не получилось. (Уходит.)

Константин. Злой… Заносчивый горбун. Даже не может скрыть самолюбия. Но деньги не у него. Иначе не переспрашивал бы о них.

Подходит к фотографии отца и переворачивает её лицом. Всматривается в портрет.

Вот кто в сенат бы въехал! (Отходит от фотографии и оглядывается.) Еще, пожалуй, впутается в историю, этот Олег. А монтировку не взял.

А жаль! (Вдруг стремительно подходит к шкафу, выбрасывает из него разные вещи и откуда-то из глубины вытаскивает завернутый в детскую клеенку предмет. Размотав бечевку, достает браунинг.) Смотри, сохранил его. Как ребята не заиграли? (Зачитывает надпись.) Именное… (Быстро направляется к двери, где находится Косовец.) С ума сошел! (Возвращается и прячет оружие в стол. Затем собирает разбросанные вещи и заталкивает их в шкаф.)

Из кухни, с тарелками на подносе, выходит Косовец.

Косовец. Если вы ищете деньги, то там их нет.

Косовец. Если вы ищете деньги, то там их нет. (Проходит с подносом к столу и раскладывает закуску.)

Константин. Такие деньги в шкафу не держат, Анна Николаевна. Мне показалось, что у отца остались очки от солнца. Однако я их не нашел. Глаза стали уставать. (Убирает оставшиеся вещи в шкаф.)

Косовец. Очки в оправе «директор» лежат в зеркальном ящике.

Константин. Как вы все запомнили, Анна Николаевна? Где хранятся, название оправы? (Проходит к зеркалу и достает из ящика темные очки.)

Косовец. Стекла мы привезли из Болгарии, а оправу «директор» заказали здесь, в нашей «Оптике». Когда с человеком связана лучшая часть жизни, помнишь любую мелочь.

Константин(примеряет очки). Скажите, Анна Николаевна, а оправы «замдиректора» в «Оптике» нет?

Косовец. А что вам мелочиться, Константин? Носите эту – на вырост!

Константин. Спасибо за поддержку, Анна Николаевна. В грядущем месяце все решится.

Косовец. Как у вас складывается в театре, неважно?

Константин. Неважно? Почему вы так решили?

Косовец. Я всех мужчин делю на «работников» и «соловьев».

Константин. Это как же?

Косовец. «Соловьи» – это те, которые трелями занимаются: обещают, спорят, машут руками, журчат на собраниях, – словом, заливаются.

Смысла от них никакого, но если избавляться, то половина наших чиновников без работы останется. Другое дело – «работники», эти молчаливы, часто злы, говорят, что они рабы на галерах, тянут за пятерых и, как правило, знают дело.

Константин. Я отношусь к какому типу?

Косовец. Вы типичный соловей, Константин. Простите, что я так откровенно говорю, но если я ошибаюсь, только к лучшему.

Константин. Вы говорите не откровенно, а беспощадно.

Косовец. Не обижайтесь, я прямолобая, в отца.

Константин. Прямой, говорят, глупый до святости, но о вас так не скажешь.

Косовец. Обиделись?

Константин. Нет, вы ошибаетесь. Просто вы не знаете сцену… В театре любят и умеют говорить. Время мчится, старые театральные идеи при смерти, новые – чужеродны и пошлы. Произошла подмена, культура мчится к бесам, как всадник без головы. Все стало эфемерно, царствует пиар, конвейер «зажигает» новые звезды, но они мелькают и не обжигают сердце. Отсюда нереализованные мечты, воспаленные амбиции, постоянная зависимость: дадут роль или нет, отметит критик или забудет, первый состав или второй, – все это надо объяснить, оправдать, упаковать в какую-то логику, – здесь и приходит на помощь слово. Контрастность порождает грубость отношений… Актрисы бессердечны, изменчивы, завистливы. Мужчины – хамские, дубленые души! Все они – люди исключительного невежества и глубокого равнодушия, притворщики, истерически-холодные лжецы с бутафорскими слезами и театральными рыданиями, упорно-отсталые рабы, готовые радостно пресмыкаться перед режиссером и начальством. Их дети, эти бедные гастрольные канарейки, лучше всего знают своих родителей, они говорят: «Давайте играть в актеров, изобразим, как мы перепьемся, передеремся и ляжем спать».