– Я могу сменить имя! – крикнула девушка. – Пожалуйста, оно мне и самой не нравится!
– Не надо, – попросил рыжеволосую режиссер. – Даже боюсь спрашивать, – засомневался он, рассматривая следующую девушку. – Спрошу, как вас зовут, а вы скажете – Брахмапутра, – неулыбчиво пошутил он.
– Любовь. Люба, – ответила девушка.
– Вот какое славное имя, – одобрил режиссер. – Сколько вам лет?
– Девятнадцать.
– Где учитесь? – равнодушно расспрашивал режиссер.
– В студии при Вахтанговском, – ответила девушка.
– Что у нас с фотогенией[11]? – спросил режиссер, продолжая рассматривать девушку.
– Порядок, – поспешно ответила студентка.
– Я не у вас спрашиваю, – посуровел режиссер. – Андрей Ильич?
– Черт его знает! – прищурившись, всмотрелся в девушку оператор. – Фотографию надо делать.
– Я принесла! – девушка достала из сумочки фотографии.
Второй режиссер принял от нее фотографии и передал их режиссеру-постановщику, который, перебирая их, продолжил опрос:
– Как вас зовут? – не обращаясь ни к кому, спросил он.
– Меня? – ткнула себя пальцем в пуговицу на блузке и ответила Галина Лактионова.
– Учитесь? – утвердительно спросил режиссер.
– Да.
– Где? – начал терять терпение глава съемочной группы.
– В училище при ТРАМе, на первом курсе, – почему-то стесняясь своего образования, ответила Галина.
– Понятно, – без всякого энтузиазма кивнул режиссер. Вдруг в его выпуклых глазах появилось некое подобие интереса, и он спросил: – А-а-а… вы не дочь, случаем, Клавдии Лактионовой?
– Дочь, – мгновенно напрягшись, ответила Галина.
– Поклон ей передайте от меня, – попросил режиссер и повернулся к следующей кандидатке.
– И все? – удивилась Галина.
– А что еще? – в свою очередь удивился режиссер.
– Я готовилась… – растерянно пояснила Галина. – У меня отрывок, стихотворение, песня.
– Спасибо, – улыбнулся режиссер. – Не надо. Ваше имя? – обратился он к следующей девушке.
Девицы-конкурсантки захихикали, но Галина не дала конкурентке открыть рта.
– Что значит не надо? – возмутилась она. – Вы не послушали меня и говорите «не надо»! Мы же не лошади, в конце концов, чтобы нас по внешним данным отбирали! Вы бы еще в зубы нам заглянули!
– Девушка! – назидательно ответил ей второй режиссер. – Это кинематограф! Здесь внешние данные имеют приоритетное значение! Мы, кстати, и в зубы претенденткам смотрим, чтоб без изъяна были… у нас же крупный план!
– Я не знаю, что означает слово «приоритетное»… – начала Галина.
– Приоритетное – значит главное, основное, девушка, – любезно пояснил второй режиссер.
– У нас в стране Советов приоритетное – это человек! – гордо заявила Галина.
Девушки-конкурсантки испуганно смотрели на режиссера, ожидая громов и молний, которые должны были немедленно поразить бунтовщицу. И без того выпуклые глаза режиссера-постановщика вылезли из орбит… под вопросом был его непререкаемый до сих пор авторитет.
Даже равнодушные ко всему, кроме зарплаты, светотехники замерли на лесах в злорадном ожидании развязки, и режиссер-орденоносец принял решение.
– Читайте, – мрачно разрешил он.
– Я, если можно, вначале хотела бы спеть, – упрямо заявила Галина.
– Пойте, – со вздохом согласился режиссер. – Где Цецилия? – повысил он голос.
– Здесь я! – откликнулась из-за рояля неопрятная рыхлая старуха, похожая на актрису Раневскую лет через сорок после происходящего эпизода. – Что будем петь? – бодро спросила концертмейстер, перелистывая ноты с революционными и народными песнями.
