Галя повернулась к нему и, ни слова не говоря, влепила ему пощечину.
– Чего ты? – прошептал Русаков, испуганно взглянув на Юрьеву, погруженную в чаепитие.
– Ничего! – прошептала в ответ Галя. – Ты меня тронул, и я тебя тронула.
– Ну, извини… – презрительно скривив рот, попросил прощения Русаков.
– Конечно! – лучезарно улыбнулась Галина.
Она отвернулась от обидчика и встретилась с внимательным взглядом Юрьевой.
Галина замерла.
– Лактионова! – звучно начала старуха. – Сегодня у нас упражнения для ног… Упражнения для рук мы будем изучать гораздо позже! Так что… рановато, деточка!
– Простите, Гликерия Ильинична, – потупила глаза Галина.
– И запомните! – поддерживаемая Вольфом старуха встала со стула. – Простота взаимоотношений свойственна искусствам низменным. Кинематографу, например! А вы готовитесь к вступлению в храм искусства – театр! Ведите себя соответственно!
– Бегу! Бегу! Бегу! – кричала Галина, выбегая на улицу, на ходу подхватывая под руку негодующую подругу. Спотыкаясь о булыжную мостовую, она мчалась к трамвайной остановке, не обращая внимания на гневный монолог задыхающейся от возмущения и быстрого бега Таисии, своей ближайшей подруги:
– Галька! Это уж слишком! Это просто свинство! Ты не товарищ, Галька, ты… ты… – окончательно задохнулась Таисия.
– Знаю, – пытаясь на ходу застегнуть ремешок наручных часиков, успокоила ее Галина. – Я лахудра, ехидна… Таська! – остановилась она. – Ты где это взяла? – Она схватила подругу за край платья.
– Нравится? – мгновенно забыла все обиды Таисия – Всю ночь перешивала! Хозяйкино платье! Материальчик чувствуешь? Если не врет – дореволюционный китайский шелк!
– Таська! – возмутилась Галина. – Это ты ехидна! Могла бы предупредить, я бы тоже что-нибудь придумала! А то я рядом с тобой как Золушка выгляжу!
– Как я могла тебя предупредить? – резонно заметила подруга. – У меня телефона на квартире нету, курьера пока не завела! Говорю же тебе, что ночью перешивала!
– Трамвай! – закричала Галина. – Трамвай!
И подруги опрометью бросились к трамвайной остановке в самом низу улицы.
Они успели, пронесясь через небольшую толпу, вскочить на подножку и теперь, остервенело толкаясь, пробивались вглубь переполненного вагона. Трамвай был набит человеческой злобой, руганью, женским истерическим визгом, тяжелым запахом мывшихся раз в неделю человеческих тел и хриплыми воплями кондукторши, призывавшей пассажиров оплачивать проезд. Граждане платить не торопились: во-первых, деньги передавать было опасно – они могли до кондуктора не дойти и обратно не вернуться, а во-вторых, двугривенный при зарплате двадцать четыре рубля в месяц – это были деньги.
Подруги протолкались в самую середину, счастливо избежав парализованную давкой кондукторшу.
– Сколько времени? – спросила Таисия.
– Четверть восьмого, – посмотрев на свои часики, взятые для солидности у матери, ответила Галина.
– Материны? – догадалась Таисия.
– Ага! – гордо ответила Галина – Немецкие, «Мозер».
– Не успеем, – мрачно предсказала Таисия. – Еще на двух трамваях и на Белорусском пересадка.
– Таська! – ахнула Галина – Ты чего, брови выщипала?
– Ага! – хихикнула Таисия. – Ночью!
– У тебя ночь – с неделю! – завистливо сказала Галина. – Все-то ты сделала… И платье перешила, и брови выщипала…
– Чего мне Любка Каверзина рассказала! – вытаращив глаза и понизив голос, поведала Таисия. – Она в понедельник пробовалась…
