– Когда? – испугалась Галина.
– Утром. Мне Кононыхин звонил, из Главного управления театров, – мрачно пояснил главный режиссер.
– Что же теперь будет? – беспомощно спросила Галя.
– Ты будешь играть Джульетту, – повторил Арсеньев. – Во всяком случае, пока я здесь главный режиссер… – добавил он неуверенно.
– А с мамой?
– Не знаю… – развел руками Арсеньев. – Не знаю! Могут в провинцию сослать… куда-нибудь за Урал… примеры были…
– Я с ней поеду в таком случае… – тихо сказала Галя. – Спасибо вам, Михаил Георгиевич. – Галина неуклюже встала со стула.
– Ты куда? – спохватился Арсеньев.
– Домой, маму ждать. Она на допросе с утра, – пояснила Галина.
– Вот что… – подошел к ней Арсеньев. – В понедельник в театр Косырев приедет, для встречи с коллективом по поводу присвоения нам имени Ленинского комсомола…
– Я знаю, – равнодушно отозвалась Галина. – Мне партком поручил встречать его у входа, но теперь-то кто-нибудь другой встретит.
– Тебе надо переговорить с ним, – посоветовал Арсеньев. – Он театр любит и Клавдии может помочь. Сильно помочь!
– Как же я с ним переговорю? – спросила Галина.
– Как-нибудь придумаем, чтоб переговорила, – пообещал Арсеньев.
– Спасибо, – еще раз поблагодарила Галина.
– Да не за что, – мрачно ответил режиссер Арсеньев. – Эх! – со странной веселостью воскликнул он. – Времечко настало!
Галина мама свернула во двор своего дома, прошла под аркой, опасливо глядя на выщербленные кирпичи арочного строения, державшиеся неизвестно на чем, потому что цемент, скреплявший их, выкрошился еще во время Гражданской войны, когда Москва лет восемь не отапливалась зимами. Прошла по брошенной доске через большую лужу, свернула к своей парадной и остановилась…
На скамеечке у парадного сидели тетушки и грызли семечки.
Казалось, половину двора занимал огромный «Паккард» со скучающим шофером в военной форме за рулем. Вокруг «Паккарда» стояла небольшая мальчишеская толпа, с уважением рассматривавшая гигантскую машину.
– Кто? – спросила мама у тетушек.
– Косырев, комсомолец главный! – страшным шепотом сообщила тетка Наташа.
– Давно? – спросила мама.
– Давненько, – тяжело вздохнула Наташа.
Дверь открылась, и во двор вышел генеральный секретарь Центрального комитета ВЛКСМ, товарищ Косырев. У него было открытое доброжелательное лицо, хорошая улыбка, и он был очень похож на недавно покойного Сергея Мироновича Кирова, злодейски убитого троцкистами в Ленинграде.
Косырев поздоровался с тетушками, Галиной мамой, мальчишками, сел в автомобиль, и гигантская машина совершенно бесшумно выехала со двора.
– Сидите здесь, – приказала мама вставшим было со скамеечки тетушкам.
Галина стояла у окна и курила папиросу, длинную и дорогую.
– Полный набор! – радостно подытожила мама.
– Ты о чем? – повернулась к ней Галина.
– О папиросе. – Мама сняла шляпу и села за стол с остатками дорогой закуски.
Посмотрела на этикетку бутылки с вином. Налила себе, выпила немного и спросила, казалось, беззаботно:
– Как жить будем?
– Ты о чем? – Галина села напротив.
– О папиросе, – помрачнела мать.
– В дыму, – пожала плечами дочь.
– Ну, вот что, девочка. – Мама достала из сумочки папиросу и тоже закурила. – Конечно, я благодарна тебе за самопожертвование, за то, что помогла вернуться в театр, за то, что все закончилось… в общем, ты сама понимаешь… все могло быть ужаснее, если б не помощь Косырева… но у меня с Антон Григорьевичем… нас объединяли чувства…
