Галя повернулась.
– Дыхни! – приказал доктор.
Галя набрала воздуху и выдохнула доктору прямо в лицо.
– Пиши! – приказал доктор. – Изо рта не воняет. Может быть допущена, следующая!
Из толпы обнаженных девочек, томившихся у стены, мелко ступая, пошла к столу следующая.
Клавдия и Галя шли по Кривоколенному переулку к своему дому.
– Надо тебе в пионерки вступить, – озабоченно сказала мама.
Мимо прошла колонна красноармейцев, с присвистом распевая «Эй, комроты, даешь пулеметы…».
Красноармейцы шли в баню – у каждого под мышкой был сверток, состоявший из вафельного полотенца, чистых кальсон, рубахи и завернутых в них четвертушек мыла. Последние в строю несли мешки с вениками.
– Мама, а зачем он дышать на него заставил? – недоумевала Галя, заглядываясь на неряшливого старика, продававшего прямо около их подворотни птиц в клетках. Птицы невообразимо галдели – их было много, и ни одна не повторялась.
– Ну как же… вот ты будешь вручать цветы вождям. Очень может быть, что тебя захотят поцеловать… а у тебя изо рта дурно пахнет. Вождям будет неприятно, – пояснила Клавдия, поднимаясь по узкой замусоренной лестнице.
Вдруг она остановилась, присела на ступеньку перед дочерью и, обняв ее, очень серьезно спросила:
– Ты понимаешь, девочка, какая это ответственность? У всей страны на виду подняться на Мавзолей Владимира Ильича Ленина и вручить цветы… может быть, самому товарищу Сталину! А что? Чем черт не шутит? Может быть, и самому товарищу Сталину! Понимаешь, какая это ответственность и какое это счастье?
– Понимаю, – твердо ответила Галя. – А меня выбрали потому, что я на сцене хорошо играю?
– И поэтому тоже, – подымаясь и продолжая путь по лестнице, подтвердила мама.
– Мама, а что такое шлюха? – продолжила расспросы Галя.
– Забудь это слово… Это нехорошее слово, и к нам оно не имеет никакого отношения, – гордо ответила мама.
Они преодолели последний пролет и…
…обе замерли, как громом пораженные.
Перед дверьми в квартиру сидели на плетенных из ивняка чемоданах Галины тетушки и Клавдины сестры. К стене были прислонены свернутые самодельные тюфяки.
Увидев родственников, они кинулись к ним, причитая и осыпая бесчисленными поцелуями.
– Ой, Клавочка, сестричка наша! Красавица! Похорошела-то как! А Галечка! Девушка уже! Какая выросла! И тоже красавица! Вся в мамочку! – щебетала тетя Наташа.
– Чего приперлись? – остановила этот поток Клавдия.
– Так работу, женихов искать! – радостно пояснила тетя Наташа. – У нас же ни того ни другого нету! А Надя еще и учиться хочет на учителя!
– Дом мы продали! – сообщила тетя Надя. – Тебе твою долю привезли…
Родственники сидели за столом, на котором покоились остатки привезенных из Касимова гостинцев. Клавдия рассматривала бабушкину шаль и три фотографии – все, что осталось от ее матери. Рядом лежали пересчитанные деньги – ее доля за проданный дом.
Сестры напряженно ждали решения своей судьбы.
– Значит, так… – решила Клавдия – Живите, коль приехали!
Тетушки облегченно выдохнули и заулыбались.
– Я вам угол отгорожу. Столуемся отдельно. Как скажу – из дома вон, чтоб не мешали!
– Конечно, Клавочка! Мы понимаем! – заверили сестру приезжие.
Клавдия с сестрами передвигали на середину комнаты единственный шкаф, которому отводилась роль разделяющей стены. В стену был вбит здоровенный гвоздь, от него к шкафу протянута веревка. Клавдия закончила подшивать на швейной машинке «Зингер» занавеску, состоящую из двух кусков выцветшего ситца. Занавеску нанизали на веревку, и угол для сестер был готов.
