– А какая у вас родина? Может, вы мне расскажете?
– Конечно, расскажу.
Мишель на секунду закрыл глаза, может быть, чтобы лучше представить себе дорогие картины детства. Он так пламенно призывал их во время своего скорбного пути, что они охотно слетели на экран его сомкнутых век.
Скупыми словами нарисовал он высокое плоскогорье, овеваемое ветрами, ущелья, в которых растут каштаны, свою родную Овернь, щетинящуюся потухшими кратерами, городок Монсальви с домиками из лавы, сгрудившимися вокруг аббатства, родовой замок на склоне горы и маленькую часовенку над Святым источником. Катрин будто собственными глазами видела темно-синие сумерки, чернеющие поля, лиловое небо и на нем синевато-призрачную цепь гор, белопенные потоки, бегущие меж разноцветными камнями, превращающиеся в глубокие черные озера в обрамлении мхов и красноватых, цвета карбункула, гранитов. Слышала, как поет среди скал южный ветер, как жалуется зимой северный, если обойти по крепостной стене замок. Мишель рассказывал об отарах овец, что пасутся на пустошах, о лесах, где в изобилии водятся волки и кабаны, о горных реках, где играет серебристо-розовая форель. Зачарованная, Катрин слушала его, приоткрыв рот, позабыв о времени, позабыв, где она.
– А ваши родители? – спросила она, когда он умолк. – Они с вами?
– Отец умер десять лет назад, я плохо его помню. Он был суровым, закаленным в боях воином. Всю свою молодость он вместе с великим коннетаблем Бертраном дю Гекеленом воевал с англичанами. После осады Шатонеф-де-Радон, где дю Гекелен погиб, отец сломал свой меч: ни один военачальник не казался ему достойным повиновения. Управляла землями моя мать, она воспитывала меня как воина. Моя мать отправила меня на службу к монсеньору де Берри, нашему сюзерену, я служил ему год, а потом он отправил меня к дофину Людовику Гюйеннскому. Матушка по-прежнему распоряжается всем по-хозяйски и младшего моего братца держит пока при себе.
Катрин почувствовала невольное почтение к миру, в котором живет Мишель, почтение и грусть, потому что он так отличается от ее мира.
– У вас есть брат? – спросила Катрин.
– Да, он младше меня на два года и горит желанием сражаться, – Мишель ласково улыбнулся. – Он будет славным воином! Стоит только посмотреть, как он скачет на здоровенной крестьянской лошади без седла, разгоняя деревенских парней-бездельников. Он уже силен, как турок, и грезит только о боевых ранениях. Я очень люблю своего Арно! Скоро и он поступит на службу. Матушка останется одна. Она, конечно, будет страдать, но никогда не пожалуется. Она слишком горда и благородна, чтобы жаловаться.
При воспоминаниях о близких лицо Мишеля засияло таким радостным светом, что Катрин, не удержавшись, спросила:
– А ваш брат такой же красивый, как вы?
Мишель рассмеялся и ласково погладил золотоволосую головку.
– И сравнить нельзя! Гораздо красивее. Лицо у него суровое, но сердце любящее и нежное, он очень горд и горяч и, мне кажется, очень ко мне привязан.
Чувствуя его ласковую руку, Катрин замерла, не решаясь пошевелиться. Мишель внезапно наклонился и поцеловал девочку в лоб.
– К сожаленью, – сказал он, – у меня нет сестрички, которую я мог бы любить.
– Ваша сестричка очень бы любила вас, – восторженно начала Катрин и в ужасе остановилась: у себя над головой она услышала шаги. Она забыла о времени – Лоиза, должно быть, вернулась. Нужно было подниматься наверх. Мишель тоже услышал шаги и, подняв голову, прислушивался. Катрин сунула в корзину несколько поленьев и, приложив палец к губам, заторопилась к лестнице. Люк захлопнулся за ней, и в погребе снова стало темно. Придя с огарком свечи и корзинкой на кухню, девочка увидела, что вернулась не Лоиза, а Марион. Служанка посмотрела на нее с сердитым удивлением.
