– Сегодня была запятнана честь и слава Рима. Запятнана не теми, кто родился в нем, а теми, кому Рим так великодушно даровал свое гражданство! Но Рим такого не потерпит! Рим не допустит, чтобы над теми, кого мы поклялись защищать, надругались! Рим покарает тех, кто нарушил его законы – и законы Пальмиры!
Антоний помолчал несколько мгновений, чтобы слушатели прониклись сказанным, затем продолжил:
– Сегодня утром жену Забаая бен-Селима, великого вождя бедави, жестоко изнасиловали и зарезали прямо у нее в доме! На вторую жену этого достойного человека тоже напали, а затем бросили умирать!
Собравшиеся вокруг помоста жители Пальмиры единодушно ахнули, а потом послышался их грозный ропот.
Антоний вскинул вверх руки, успокаивая разгневанную Пальмиру, и громко прокричал:
– Но это еще не все! Выжившая женщина преодолела свою стыдливость и пришла сюда, чтобы опознать тех, кто напал на них!
Не успели его слова смолкнуть, как толпа расступилась, пропуская верблюдов Забаая бен-Селима поближе к помосту. Зрелище было одновременно впечатляющим и пугающим.
Возглавлял группу вождь бедави, сидевший на своем черном верблюде. Следом за ним ехали все его сорок сыновей – начиная со старшего, Акбара бен Забаая, до самого младшего, шестилетнего мальчика, горделиво и бесстрашно восседавшего на собственном верблюде. За вождем бедави и его сыновьями следовали остальные мужчины племени, а уже за ними, скорбно завывая, шли женщины в траурных одеждах.
Наконец верблюды остановились у подножия помоста и опустились на колени на теплый песок, чтобы всадники могли спешиться. Ко всеобщему удивлению, один из сыновей Забаая бен-Селима оказался его единственной дочерью, горячо любимой Зенобией. Стоя между своим отцом и Акбаром бен-Забааем, она с ледяным выражением глаз взирала на римского губернатора и принца Одената.
– Мы пришли требовать от Рима справедливости, Антоний Порций! – выкрикнул Забаай бен-Селим, и голос его отчетливо прозвучал в полной тишине.
– Рим слышит твое требование и ответит тебе по справедливости, Забаай бен-Селим! – произнес губернатор. – Луций Октавий!
– Да, господин… – Трибун, командовавший одним из легионов, выступил вперед.
– Зови сюда своих воинов! – приказал Антоний.
– Да, господин! – послышался короткий ответ. Трибун повернулся и выкрикнул команду: – Галльская ала, вперед, быстро!
Сто двадцать кавалеристов из галльских провинций медленно двинулись вперед и выстроились в десять шеренг по двенадцать человек в каждой. Их кони переступали с ноги на ногу, словно чувствовали беспокойство всадников. Тут Забаай бен-Селим отошел туда, где сейчас молча стояли женщины племени, и вывел вперед свою старшую жену Тамар. Затем они вместе пошли вдоль рядов римских кавалеристов, и вскоре послышался громкий голос Тамар, указывавшей пальцем на виновных.
– Этот! И этот! И эти двое!..
А легионеры тем временем стаскивали обвиненных с коней и волокли к губернатору. В самом конце одной из кавалерийских шеренг Тамар остановилась, и Забаай почувствовал, как она содрогнулась. Подняв взгляд, он увидел перед собой ледяные синие глаза – таких он еще никогда не встречал – и тонкие губы, растянувшиеся в насмешливой улыбке.
Тамар же громко сказала:
– Это он! Именно он изнасиловал и убил Ирис!
Встретив вызывающий взгляд галла, Забаай вдруг представил, какой стыд и ужас испытывала его милая любимая жена в последние минуты своей жизни. В груди его взметнулась волна бешенства, и он с диким яростным воплем сдернул центуриона с лошади. Еще мгновение – и его нож прижался к горлу мерзавца, прочертив на нем тонкую красную линию, но тотчас же раздался настойчивый голос Тамар:
