Они хохотали и рассматривали витамины, которые получили в клинике. У большинства из них был недобор в весе, у некоторых были надеты разные носки, у кого-то дырявые футболки. Но они все умели читать и не собирались становиться родителями, по крайней мере, в ближайший месяц.
В отличие от Летисии, которую под руки вывели и повезли в госпиталь.
Десятый час вечера. Лежу в кровати, почти сплю. Звонок. Выгребаюсь из-под одеяла и несу себя в консульту. Ночью мы принимаем только неотложных пациентов.
Лиза уже впустила и принимает – мужчина лет пятидесяти с приступом панической атаки.
– До́ктора, у меня сердце выпрыгивает из груди, дышать трудно, что-то стучит в голове. Я умираю, да, я сейчас умру, до́ктора?
– Нет, вы не умираете. Да, у вас немного повысилось давление, у вас чуть чаще бьётся сердце, но не настолько, чтобы умереть. Вы не умираете.
Ищет в базе историю болезни, находит. Мужчина здесь не в первый раз, уже приходил с похожей жалобой около четырёх месяцев назад. Рассказывает, что тогда у него умерла корова. Ему стало так плохо, что он почти перестал спать, начались приступы удушья и страх смерти.
В нашей клинике ему подобрали антидепрессанты, и после их приёма на какое-то время он снова смог спать нормально. Сейчас симптомы вернулись.
Замолкает, смотрит в кирпичный пол.
Я тоже смотрю в пол и думаю.
Думаю о том, как хорошо, что в эту дождливую ночь у его юных сыновей нашлись силы и машина привезти его сюда. Думаю о том, как ему повезло, что в такой тяжёлый момент рядом с ним сидит эта красивая девушка и из каких-то несуществующих последних сил самым твёрдым голосом обещает, что сейчас он не умрёт. Думаю, что, собираясь сюда, меньше всего ожидала встретить жалобы на душевную боль, а вот же – почти каждый пятый пациент с ними. Неумело, по-детски формулируют они эти жалобы.
– До́ктора, я работаю, и мне так грустно, что не могу дальше работать.
– До́ктора, я проснулась, посмотрела на одежду и не смогла одеться.
– До́ктора, я подумала о сыне, который умер, и мне стало больно.
– До́ктора, я не хочу кормить своих детей. И себя не хочу.
– До́ктора, я умру, да?
Они выходят из клиники с пакетиками таблеток и уверенностью, что умрут не сегодня.
Они выходят жить. Хотя бы сегодня.
Собираясь ехать фотографом в Гватемалу, я взяла с себя слово – быть жестокой к своим снимкам. Делать лучшие. Оставлять лучшие. Слово не сдержала сегодня, на третий месяц.
Да, я знаю, что края кадра переэкспонированы. Знаю, что чуть более верхняя точка съёмки дала бы более удачное композиционное решение. Ну и, чего уж греха таить, – знаю, что ни разу не Тициан, на которого хотелось замахнуться.
Но оставлю всё равно.
Потому что, кроме всех недочётов, знаю об этом снимке ещё кое-что.
Знаю, что у меня было примерно восемь секунд, и я приняла решение снимать. Знаю, что до этого у меня не было группового портрета киче, а теперь есть. Знаю, что у женщины был приступ сильнейшей боли, а у меня сильнейшего страха снимать это.
Так что оставлю.
Пусть будет на память.
На днях в Гватемале прошли выборы. Выбирали президента, вице-президента, членов конгресса, парламента и вообще много кого.
Я не знаток политики и не собираюсь им становиться. Я просто наблюдатель, который замечает какие-то моменты. Может быть, они значимы для исторического процесса, а может быть, так – шутка какая-то. Рассказываю.
Видела, как в рамках предвыборной кампании партия Cabal ездила по Момостенанго с мегафонами и, приглашая голосовать за своего кандидата, разбрасывала спичечные коробки с символикой партии просто под ноги жителям. Видела, как родители отправили ребёнка к машине – попросить больше одного коробка, а водитель замахнулся возле его лица и уехал.
