Люди такие разные. Записки газетчика - страница 11

Надя взяла в руки газету. И обомлела: печатники перевернули «Луноход» вверх ногами. Это было нечто, очень напоминающее… мясорубку.

Рядовые читатели, к счастью, не звонили. Им было как-то фиолетово, что там по Луне ползает. Их больше заботило состояние очереди за колбасой.

Военно-половой ляп

Корректорав нашей многотиражке не было. На нём экономили. По четвергам редактор отправлял меня и второго литсотрудника Славу Стадниченко в типографию. Торчать там приходилось довольно долго, а Слава больше часа на одном месте усидеть не мог.

– Может, выйдем на «Орбиту»? – предлагал он («Орбитой» называлось ближайшее питейное заведение).

– Давай повременим, – уговаривал я его. – Сделаем дело – тогда.

Но Слава настаивал, и мы, перехватив по стакану портвейна, теряли бдительность. Опечатки шли косяком, за что на следующее утро получали очередной разнос.

После телефонного звонка из парткома (газету там читали значительно внимательней, чем мы), редактор, побагровев и сдвинув очки на лоб, что свидетельствовало о его крайнем негодовании, задавал сакраментальный вопрос:

– Сколь раз в «Орбиту» заглядывали?

– Всего два раза, – оправдывались мы (на самом деле это было не так).

– А почему же тогда в передовице «ацетон пошёл на отдых», а не в отходы?

Тут подоспел праздник – День Советской Армии. По этому случаю выпустили номер. В нём в числе прочих материалов была напечатана заметка об одной медсестре-фронтовичке.

В пятницу она позвонила в редакцию.

– Зачем вы так надо мной посмеялись? – спросила она.

– Мы? Над вами? Даже и не думали, – растерянно проговорил я.

– Нет, обидели, обидели. И еще как! Дальше некуда. Вы прочитайте заметку внимательнее. Особенно шестую строку сверху.

Мы со Славой развернули свежий номер многотиражки и прочитали: «Во время войны Евдокия Дмитриевна работала в ВОЕННО-ПОЛОВОМ госпитале». «Ляп» на удивление прошёл больше никем не замеченным.

Пшеница справа, пшеница слева

Но жизнь продолжалась. Мы дожили до Первомая, потом до Дня Победы. Отметили, естественно, и все остальные праздники, коих была тьма-тьмущая. Но приближался очередной – День работников сельского хозяйства.

– Выпустим разворот, – сказал редактор. – О связях химиков с тружениками полей.

Мы со Славой настороженно молчали. Эта задумка не вызывала энтузиазма.

Редактор распределил обязанности. Поручил фотографу сделать снимок с пшеницей, выращенной без внесения в почву минеральных удобрений, и пшеницей «химинизированной».

– Да где ж я на одном поле такую найду? – возроптал фотокор Леша Легеза (Иван Костенко уволился незадолго до этого).

– Я что – должен тебя учить? – ответил Захрыч. – Клей у тебя есть? Из двух снимков один сделаешь?

Мне выпадала самая сложная миссия.

– Напиши письмо от имени колхозников, – сказал шеф. – Пусть поблагодарят химиков за то, что урожаи растут.

– А у нас такого письма нет, прискорбно ответил я. – За ним нужно куда-то ехать.

– Ехать некогда. Да и незачем. Возьми да сочини.

– Ну, нет! – возмутился я. – Это же ведь натуральный подлог!

– Делай, как я сказал! – прикрикнул редактор. – Ответственность беру на себя.

– А подписи? – не унимался я.

– Придумай, какие хочешь. Фантазии, что ли, не хватает?

Вскоре материалы для газетного разворота были подготовлены. За исключением одного – письма колхозников.

– Ничего у меня не получается, – чистосердечно покаялся я. – Не могу – и всё.

– Ладно, – смилостивился редактор. – Молодежь, что с вас взять? Это же так просто…