И опять, слушая рассказ Есенина о себе, у меня возникают всякие ассоциации, уводящие меня в далёкое детство… Я в восьмом классе заболел желтухой. Доктор сказал – нужно лежать и есть сладкое. Мой друг и одноклассник Игорь принёс мне свою гитару, показал три аккорда, сказал – учи! И ушёл. А я целыми днями лежал один в комнате, подбирая мелодию к разным песням на стихи Есенина :
Выткался на озере алый цвет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло,
Только мне не плачется – на душе светло…
Я вдруг слышу, как рядом сидящая петербургская бабушка что-то тихо напевает своей внучке. Тоже, видимо, вспомнила свою молодость.
И другие вокруг меня тоже поют под аккомпанемент рояля :
Клён ты мой опавший, клён заледенелый,
Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел.
Мне всё больше и больше нравится артист, играющий Есенина. Не переигрывая, по – петербургски тонко живёт он на сцене перед нами среди необыкновенных стихов. Он не поёт, слышен только речитатив, в сочетании с хорошим аккомпанементом кажется, что сцена переполнена есенинской лирикой, песнями, сменяющими одна другую. Многие в зале тихо подпевают :
Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально проплывая,
Уж не жалеют больше ни о ком…
Вот на сцене Есенин потрогал белый шарф на вешалке, помолчал и бросил в тишину внезапно примолкшего зала :
– Восемнадцати лет я был удивлён, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первым, кого я увидел, был Блок. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта… В эти же годы я поступил в Университет Шанявского, где пробыл всего 1,5 года, и снова уехал в деревню :
Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне…
Я почему-то со страхом жду, когда же Есенин будет рассказывать о революции, о Ленине. Но нет, такого не произошло… У него были сложные отношения с революцией. В одном из своих писем он сказал :
– Идёт совершенно не тот социализм, о котором я думал… Лучше истина, чем лицемерие…
Я сидел в зале, умиротворённый и почти счастливый. Я чувствовал, что вокруг меня единомышленники, что им тоже хорошо. Это было видно и по лицам. У моей соседки – внучки горели глазки, она то подавалась вперёд, то откидывалась на спинку кресла, сопереживая с Есениным. Стихи поэта не входили тогда в школьную программу, но, видимо, в её семье любили их и пели…
Я уже как-то не замечал аккомпанемента, воспринимая его как нечто само собой разумеющееся, хотя мелодии не повторялись. А Есенин продолжал исповедь поэта :
– Из поэтов – современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности :
Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым…
Рояль выводит рулады, Есенин в такт музыке задумчиво произносит стихи. А у меня опять ассоциации: ведь почти каждая из любимых песен напоминает мне «кусочек» моей жизни, место и время, где пел…
1952 г. Послевоенное голодное лето. Мне 20 лет. Ночь на Крымской Яйле. В палатках спят наши ребята. Только мы с Неллей, «дежурные», сторожим у костра продукты нашей туристской группы. Нас предупредили, что солдаты соседней воинской части потихоньку воруют у туристов продукты… Однако сейчас всё спокойно. Нелля просит спеть что-нибудь из «Персидских мотивов» :
