Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нём.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнём…
На сцене Есенин неторопливо подходит к вешалке с чёрным цилиндром, некоторое время стоит в нерешительности, потом возвращается к плетню с лаптями… Как-то незаметно возникает другой Есенин, не восторженный романтик, а усталый и мудрый мужчина. В письме из Америки он признаётся :
– С грустью, с испугом, но я уже начинаю учиться говорить себе: застегни Есенин свою душу, это так же неприятно, как расстёгнутые брюки…
Было время, когда из предместья
Я мечтал по-мальчишески в дым,
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком,
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет…
Я слушал и думал: какими близкими кажутся мне судьбы двух поэтов – Сергея Есенина и Владимира Высоцкого! У обоих распахнутые души, предельная искренность и огромная самоотдача! Только Айседора Дункан не Марина Влади!
А со сцены идёт рассказ :
– 1921 г. Я женился на А. Дункан и уехал в Америку…
Она была старше его на 18 лет :
О возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта…
А в моём воображении красивая хрупкая женщина танцует в льняном белом хитоне, босая, пластичная, гибкая, какой-то древний танец. Ничего от привычного классического балета. Изгибающаяся в танце спина, медленно раскачивающиеся бёдра, плоский живот. И вдруг – вихрь круговых движений, потом – резкая остановка. Окаменевшее прекрасное тело, как античная статуя…
В письме из Америки Есенин пишет :
– Изадора прекрасная женщина, но… сидим без копеечки… Если бы она не была сумасбродной и дала мне возможность… присесть, я очень много бы заработал… При каждом моём несогласии истерика…
Я, наверное, ошибся – моей соседке-внучке не 10, а 12 лет. Она сидит в своём кресле, низко опустив голову, и плачет, а бабушка молча обнимает её за плечи…
Этот спектакль, на который я попал совершенно случайно, – это моя удача! Наверное так думают и остальные зрители…
А со сцены внезапно – мажорный мотив, близкий и любимый. Я подумал – может быть, сочиняя свои стихи, Есенин каждый раз, как бы проверяя музыкальность стиха, напевал их на один из известных ему с детства мотивов. А этот стих он просто назвал «Песня», видимо, очень желая, чтобы он стал песней :
Есть одна хорошая песня у соловушки —
Песня панихидная (моя) по моей головушке…
Лейся, песня звонкая (моя), вылей трель унылую.
В темноте мне кажется (теперь) – обнимаю милую
Пейте, пойте в юности (друзья),
Бейте в жизнь без промаха —
Всё равно любимая (моя) отцветёт черёмухой…
Закончился спектакль… Я шёл по улице, не замечая холодного мелкого дождя, весь переполненный Есениным. Но не прежним моим Есениным, а уже другим, более глубоким, более трагическим. Недаром он очень любил Надсона… В письме к Мариенгофу из Нью-Йорка Есенин писал :
– Здесь имеются переводы тебя и меня… Знают больше по имени, и то не американцы, а приехавшие в Америку евреи. По – видимому, евреи самые лучшие ценители искусства, потому ведь и в России, кроме еврейских девушек, никто нас не читал.
Я представил себе – если бы Есенин жил в наши дни, он с его огромным талантом сочинять стихи и петь их под гитару был бы несомненно одним из известных бардов России.
Впрочем и сейчас его стихи – основа многих любимых нами песен, где обнажённая человеческая душа идёт вместе с нами по жизни, щурится на огонь, плачет от горького дыма и, запрокинув высоко голову, смотрит, как ветер качает макушки громадных кедров, как висят снежные флаги над гордыми ледовыми вершинами…
