Я отхлебнула уже подостывший кофе. Чёрт, ведь знала же, что остынет. Я и кофе-то не люблю, наверно, но раз папа пьёт его, когда сидит за компьютером, и наслаждается… Я, скорее, так, для вида… Я ж пишу, а кофе – необходимый атрибут, насколько я поняла из папиных рассказов. Хотя папа пьёт кофе редко, по особым случаям, в основном отдавая предпочтения крепкому чёрному чаю типа пуэра. Не отвлекайся, Кира! Интересно, много ли нас? Помню, как-то вскользь спрашивала у секретаря в Правлении статистику для своего поста, но он проигнорировал вопрос, прожевав его вместе с моими комментариями о видах работ, где могут быть полезны люди-зеркала.
Копировать – вставить. Нажала «опубликовать», и полупрозрачный кругляшек с зелёненькой бегающей по кругу точкой зажёгся на экране. Кажется, что это такая трасса «Формулы–1» и зелёная точка – победитель по жизни, прям гонщик номер один – как там его? На букву Ш… Что ж так долго-то? От скуки начала барабанить пальцами по столу. Сделала ещё глоток кофе.
Фу, вкус чего-то резинового и коричневого. Хотя мне сложно обсуждать вкусы и предпочтения. Сама не знаю, чего хочу, что мне нравится и какие чувства и эмоции мои, а какие нет.
Нравится ли мне быть зеркалом? Меня никто не спрашивал, когда родилась. Насколько я понимаю, это решается где-то там небесными силами, в которые кто-то верит, кто-то нет. Знаю только, что, когда родители поняли, что я зеркало (где-то лет в пять, когда обычно и проявляются «зеркальные» особенности), мама тут же собрала вещи и уехала жить в отель, получив пособие от Правления и телефон с защищённой выделенной связью, по которой мы можем общаться раз в несколько дней. С тех пор я её ни разу не видела.
Помню наши игры во дворе: она делала вид, что бегает за мной, а я хохотала и делала вид, что убегаю. В какой-то момент я резко останавливалась, чтобы она меня поймала и крепко прижала к себе. Иногда я жульничала и останавливалась чаще, чем бегала. Мне нравились её прикосновения (хотя сейчас я сомневаюсь: может быть, это ей они нравились, а я лишь отражала?). Помню её каштановые длинные волосы, которые щекотали моё лицо, когда она обнимала меня. Помню, как она называла меня «малышкой» и тепло улыбалась своей потрясающей улыбкой, которая предназначалась только мне. Ну и папе. Хотя папе она улыбалась как-то по-другому. Сейчас уже сложно вспомнить, как именно, но с высоты своего возраста (хо-хо, шуточки про возраст в твои тридцать лет, Кира, – это всегда прекрасно!) могу догадываться, что страстно, как-то с любовью, что ли.
Помню, как мама округлила глаза, когда я начала раздражаться рядом с ней во время одной из наших шутливых игр за секунду до того, как в комнату зашёл раздражённый папа и сообщил, что друзья снова перенесли тренировку по баскетболу. Помню её печальный взгляд, когда она говорила мне, что любит, на прощание. Грустный взгляд слегка зеркальных глаз, по которым было сложно определить цвет радужки. Да, моя мама тоже зеркало. Мне так многое хочется у неё спросить, обсудить. Хочется снова почувствовать её каштановые мягкие волосы на своём лице (её ли это цвет вообще или они крашеные, какие они на ощупь сейчас?). Иногда мне кажется, что я тогда сделала что-то не так. И если бы я могла это изменить, я бы никогда не показала своего как будто ниоткуда взявшегося раздражения, такого сильного, разрушающего, переполняющего меня и рвавшегося наружу. Но если бы от этого зависело, будет ли со мной сейчас мама, я бы наверняка сдержала бы свой порыв. Смогла бы.
