– Ты был у них главным? – нахожу в себе силы спросить.
Ещё один сиплый смешок.
– Я? Нэ-эт, брат, нэ я. Вон тот урод лысый в магазине, он был главный. Я говорил: нэ надо идти, надо дома сидеть. А он нэ послушал, повёл. Из-за него Арсена убили. Моего брата…
«Арсена съели заживо», – проносится у меня в голове. – «Разорвали на куски и съели».
– Ты грохнул главного? – спрашиваю.
– Канэшно, – кивает парень. – Полрожка в спину высадил.
Мы молчим. Потом его сдавливает пароксизм кашля, и он харкает кровью на пол подсобки.
– Добьёшь? – поднимает он глаза на меня.
– Нет, – качаю головой.
– Ну, хоть пушку помоги зарядить. Я сам…
Он инфицирован – минут через двадцать сам помрёт.
– Нет, – повторяю.
– Ну и хрэн с тобой. Валите отсюда, пока нэ поздно.
Киваю ему и выхожу из подсобки.
Пацаны уже в сборе. Витос разглядывает какие-то жёлтые свёртки.
Ваня вопросительно смотрит на меня:
– Мне показалось, ты говорил с кем-то.
– Креститься надо, – выдавливаю из себя улыбку и подхожу к Витосу. – Что это?
– Ща посмотр'им.
Витос вскрывает упаковку, снимает застёжку, и свёрток разматывается в длинный жёлтый водонепроницаемый полиэстеровый плащ с капюшоном.
– А вот это нужная вещь, – замечает Ваня.
Мы берём плащи на всех, и ещё несколько про запас. Потом, переступая через мёртвые тела тех, кому не посчастливилось найти такие же до начала первого «розового дождя», направляемся к выходу из магазина.
Глава 6. Люди жёлтых плащей
17:00
Мы едем обратно в молчании, усугубляемом тишиной вымершего города. Требуется время, чтобы переварить случившееся у оружейного магазина. До сих пор мы относились к этой безумной кровавой бойне как к чему-то нереальному. Эфемерному. Так воспринимаешь насилие в кино. Ты абстрагируешься от происходящего на экране, прекрасно зная, что всё это понарошку, несерьёзно. Кровь – краска, оторванные части тел – силиконовые муляжи.
На обратной дороге к дому до нас постепенно доходит, что произошедшее с нами было взаправду, что у нас на глазах убито больше полусотни человек, пусть и не совсем нормальных. Но ведь среди них были и нормальные. Мы видели их смерть. Мы приложили руку к их смерти.
Чувствую поднимающуюся в груди тошноту, спазм сдавливает горло. С трудом сдерживаю рвотный позыв – ничего кроме желчи из меня сейчас не выйдет. На водительском сиденье непрерывно курит Ваня. Где он раздобыл сигареты, не знаю, наверное, нашёл в магазине. А ведь он бросил, полгода держался. Впрочем, я и сам подумываю «развязаться» – в условиях свершившегося апокалипсиса психическое здоровье куда важнее физического. О долгой счастливой старости думать не приходится, тут бы до завтрашнего дня дотянуть.
Смотрю на Витоса. Парень держится, но я вижу, что ему тоже погано. Одно дело – убить заражённое отродье, пытавшееся перегрызть тебе глотку, и совсем другое – отправить на тот свет четыре человеческие жизни. Пожалуй, ему даже хуже, чем мне сейчас. В отличие от меня, он человек верующий, а законы веры и законы выживания плохо играют в паре. Рано или поздно ему придётся сделать выбор.
Мы спускаемся к РГУПСу под аккомпанемент розовой капели, непривычно громкой во всепоглощающей тишине. Дождь погасил пожарище на крыше института, однако в окнах по-прежнему теплятся оранжевые язычки пламени. Возможно, это выжившие засели внутри и поджаривают на кострах украденные из магазинов сосиски и хлеб, но скорее всего у меня просто разыгралась фантазия. Слава богу, что она не рисует мне людей, поджаривающих на кострах плоть своих покойников. Пока не рисует…
