– Клянусь, я был уверен, что умираю. И только через несколько секунд понял, что причина не во мне. Что причина – снаружи, и ее едва слышно. Что она очень еще далеко, на самой границе восприятия, но она приближается. Это был тот самый жуткий высокий звук, который живое существо издает перед самой смертью, только растянутый на минуты.
– Когда слышишь такое, моментально возникает два равно непреодолимых желания: убежать и помочь. Поэтому я встал и, стараясь не обращать внимание на хлюпание в коленях, добрался сначала до дверей, а потом до калитки, на которой и повис, истекая потом и борясь с тошнотой.
– Звук приближался. И больше всего на свете мне хотелось закрыть глаза и зажать уши. Но человек так устроен, что еще больше ему хочется видеть, и я смотрел… Все смотрели. Вся деревня видела, как оно появилось в конце дороги. Больше всего это напоминало человека, но явно им не было. Белоснежные волосы, клочьями срывающиеся с черепа, такие же белые глаза без зрачков и рот, распахнутый в крике так, что, казалось, наизнанку вывернулся весь череп. Верхняя половина туловища – в слюнях, соплях, крови и блевотине, нижняя – в в грязи, моче и дерьме. Я много прожил я могу сказать точно: ничего хуже я в своей жизни не видел.
– А самое страшное – крича смертным криком, оно не умирало, а все бежало и бежало вперед. У меня просто отнялись ноги. У остальных, думаю тоже. Я на них не смотрел. И даже не представляю, чем бы все это кончилось, если бы не Василий. Василий – это наш тракторист. В тот день он копал для кого-то канаву вдоль дороги: зарабатывал на опохмел. Наверное, ему пришлось хуже всех. Во всяком случае, когда существо пробегало мимо Васи, тот, недолго думая, взял и огрел его лопатой по голове.
– И все. В секунду звук стих, и человек – теперь все сразу вдруг разглядели, что это все-таки человек – упал. Его глаза закрылись, черты лица разгладились и прояснились, и я сам чуть не поседел, когда понял, что это Прохор. А наутро деревня опустела. Уехали все кому было куда уехать, и даже несколько тех кому ехать некуда.
– А я остался. Решил, что не гоже мне на старости лет переквалифицироваться в бомжи. И еще несколько решили так же. Все такие же немощные старики, как и я.
Гость зябко повел могучими плечами. За исключением доктора. Но док вообще не в счет. Он-то остался по идейным соображениям. Мы – наоборот. От безыдейности и безысходности.
Гость мрачно усмехнулся.
– А теперь представьте… Пустая вымершая деревня, из которой сбежали даже собаки. На краю – две могилы: одна поменьше, другая побольше, где лежат Танюша и ее хозяин. Дальше – лес, где, по версии деда Трофима, полно кровожадной нечисти. Не буду говорить, как я провел день, но, как только начало темнеть, отправился прямиком к доку. Все остальные уже были там. И ведь никто не сговаривался. Просто, как я сейчас понимаю, привыкли обращаться к нему со всеми своими проблемами и болячками. Вот и с этой пришли к нему тоже. И тихонько сидели теперь вокруг стола. Ни дать ни взять, пациенты психлечебницы. Кто пальцами барабанит, кто в потолок смотрит. А доку что? Док материалист. Он плечами пожал и чайник греться поставил. А ближе к полуночи, когда понял, что никто не уйдет, гони – не гони, выставил на стол коньяк. Доктор, он такой: что угодно не пьет. Ну, с коньяком, конечно, дело пошло веселее. Выпили, расхрабрились… Прохор так даже разулыбался: ему тоже немного налили.
