Операции по продаже наркотиков шли гладко. Всё было схвачено. Эпидемия СПИДА и хронического вирусного гепатита только начиналась, но об этом власти не распространялись. Прибыль от продажи зелья продолжала пополнять карманы советской мафии и её подручных существенными доходами. В то время никто не верил, что советская мафия существует, и это было на руку Барону. Следующими по рангу были Мадам и Соловей. Уже тогда Соловей и Барон решили, что если что случись с Бароном, Мадам встанет во главе всей операции, а Соловей будет держать всех под контролем. У него на это был талант. Он знал, что Мадам была гораздо лучшим кандидатом для мафиозо, чем он, благодаря её природному чувству превосходства и способности беспристрастно анализировать происходящее. Она была, ко всему прочему, искусным дипломатом. Она никогда публично не сорила деньгами и умела находиться в тени, не привлекать внимания.
Неожиданно похищенная конкурентами, Мадам не теряла надежды. Она умела уговорить кого угодно следовать её плану, и теперь она знала, с кого начинать – с бородатого. Она опять прислушалась. Было тихо. Ей стало ясно, что её инквизиторы выдохлись. Она провела языком по зубам и обнаружила, что два верхних передних зуба отсутствовали. Она облизала пересохшие, потрескавшиеся, в запёкшейся крови губы. Вкус крови взбудоражил и остервенил её.
– Повешу гадов на первом столбе, – в полголоса прошептала она и прислушалась.
За окном всё было тихо. Она попыталась вспомнить, сколько было времени, когда они схватили её на улице, недалеко он кинотеатра «Новороссийск», на углу Покровки и Садового кольца. Она не сопротивлялась, чтобы не привлекать внимания и избежать милицейского ареста, чего явно не понимали её похитители. Она заключила, что они были глупы, как пробки. Это давало ей надежду на побег. Она была уверена, что настанет подходящий момент, когда можно будет объегорить её похитителей. В машине похитители надели на неё наручники и мешок на голову, предварительно запихнув в её рот плотно скомканный мужской носовой платок.
Языка, на котором они говорили, она не понимала. Азербайджанцы? Дагестанцы? Она давно пришла к выводу, что это никакого значения не имело, кто они были по национальности. Она мысленно обобщала всех, как она выражалась, «темнокожих» и «косоглазых» из дружественных советских республик, одним словом – «чурки».
Мадам с отвращением вспоминала, как они сначала насиловали её по очереди на полу. Их было трое. Один из них, пухлый, маленького роста с бородой, тоже по виду чурка, почему-то наотрез отказался её насиловать, и один раз, когда один из них решил повторно её изнасиловать, вдруг встал на её защиту. В глубине души она была ему благодарна, но, с другой стороны, была зла на него, что он был их соучастником. Остальные двое смотрели на него с насмешкой. Лысый, с утрированной гримасой сожаления, гундосил:
– Что, слишком толстая? Не для тебя? Закрой глаза и представь себе, что она Джина Лоллобриджида!
В подвале начало темнеть. Где она? За городом, или в черте города? Шума машин не было слышно. Не слышно было сирен. Вдруг она услышала, как ключ заёрзал в скважине, дверь подвала поддалась и открылась. Бородатый вошёл в комнату. Он молча снял с нее наручники, вытащил кляп изо рта и помог ей высвободить ноги из верёвок.
– Я извиняюсь. «Мне были нужны деньги», – сухо сказал он. – Они мне не сказали, что планировали на самом деле и кого они собрались похищать. Я бы в жизни не согласился, – продолжал он шёпотом, но уже с некоторым запалом. – Клянусь здоровьем матери, Мадам!
