Уже распахнув тяжелую дверь, я на миг обернулась к нему и твердо заявила:
– Я не продаюсь за шоколад! Я честная девушка.
Фраза мне показалась очень глупой, но вполне подходила для понимания такому напыщенному болвану, как этот аббат.
Я гордо вышла, хлопнув дверью. Пока шла по пустынному коридору, возмущённо думала о том, что произошло. Но не жалела о своем поступке. Однако ситуация заставила задуматься, что теперь нас точно выгонят из аббатства или могут устроить ещё что похуже.
Я вспомнила о своей новой дочке, малышке Элизе, и решила немедленно уйти из этого вертепа сама. Пока этот бессовестный похотливый аббат со своими «сестрицами» не устроил чего-нибудь гадкого мне в ответку. Я прекрасно запомнила, с какой ненавистью и злобой он посмотрел на меня напоследок. Явно замышлял отомстить.
Потому я решила как можно скорее забрать Элизу и уйти отсюда.
Однако я не стоило забывать, что малышка Элиза осталась голодная. Потому, спросив у проходящей мимо монашки, где трапезная, я быстро направилась туда. Сестры уже убирали всё со столов. Чувствуя, что они могут оказаться тоже злыми и не дать еды, я дождалась, пока они все уйдут из большой трапезной.
После увидев в единственной миске небольшие хлебцы, я торопливо подошла и взяла два хлебца величиной с мою ладонь. Они были мягкими и даже приятно пахли сдобой.
– Эй, нахалка! – тут же раздался визгливый голос за моей спиной. – Кто разрешил тебе красть хлеб?
Я обернулась. На меня злобно смотрела очередная тощая мегера-монашка, по типажу как та, что вела меня к аббату.
– Мой ребенок голоден. Этот хлеб для него, – сказала я правду.
– И что? Какое нам дело до твоего змеёныша, блудница? Пусть подыхает с голоду! Такие исчадья ада не должны рождаться вовсе!
Ее слова меня не удивили. Я изначально предполагала, что она скажет нечто подобное.
Опять эти обвинения в грехе и проклятья. Они тут все как злые собаки, что ли? Или просто тут место аномальное и влияет на всю их нездоровую психику?
Всё это мне уже стало порядком надоедать. Я правильно сделала, что решила взять хлеб тайком. Такая мегера мне точно ничего не даст сама.
Сильнее прижав хлебцы к себе, я медленно приблизилась к недовольной монашке.
– Ад ждёт тебя, злая женщина, – сухо заявила я ей в лицо. Спокойно, даже без злобы. Сама поразилась своему спокойствию. – Нелюбовь к ближнему – самый страшный грех, если ты не знала.
– Как ты смеешь?! – в каком-то благоговейном ужасе выдохнула она.
Явно никто не говорил ей подобного. Ну, пусть это будет для нее откровением. Ехидно улыбнувшись и видя, что монахиня ошарашена моим наглым поведением и словами, я напоследок добавила:
– Я думала, что пришла в дом Божий. А оказалась в вертепе разврата и злобы! Короче, Содом и Гоморра у вас тут!
Последняя моя фраза повергли монашку в полнейший ступор, и она от возмущения начала хватать ртом воздух.
А я что? Я сказала правду!
Выше подняв голову, обошла «преграду» и медленно, словно царица, выплыла всем своим пухлым телом из трапезной.
