– А это Эмильена д’Алансон, знаменитая актриса.
Та разразилась колючим, как шампанское, смехом:
– Для тебя знаменитая, дорогой Этьен, но не для этого чу́дного создания. Она небось обо мне и не слышала. – Эмильена улыбнулась, обнажив небольшие зубки цвета слоновой кости. – Enchanté, ma chère.[10] Именно такая, какой вас описывал Этьен.
Она говорила о нем странным тоном, и я сразу почувствовала, что они близки. Видно невооруженным глазом: они больше, чем просто друзья.
– Эмильена была моей любовницей. Помнишь, я уезжал по делам в Париж? Я ездил к ней. – Он проговорил это сухо, как бы мимоходом, тем же тоном, каким благодарил меня после того, как мы с ним были в постели.
Своей удивительно гладкой ладошкой Эмильена игриво шлепнула его по руке:
– Проказник! Бросил меня, не заплатив, так что будь готов, я пришлю тебе счет. Ни один мужчина, будь он хоть самый распрекрасный, не бросает Эмильену д’Алансон, не уплатив по счетам.
Бальсан весело рассмеялся и вернулся к мужчинам. Эмильена снова улыбнулась мне, еще более дружелюбно. Она была потрясающе красива: безупречная кожа, бледная, с розовым оттенком, хотя это не был румянец, золотисто-рыжеватые волосы зачесаны вверх по последней моде, длинные локоны обрамляют ее овальное лицо. На ней было небесно-голубое шелковое платье с оборками и с вышитыми китайскими мотивами: аистами и водопадами; на любой другой женщине это выглядело бы ужасно. От драгоценностей на шее и на запястьях дух захватывало, но тут был, пожалуй, явный перебор, я еще не видела, чтобы женщина со вкусом днем навешивала на себя столько побрякушек. Впрочем, все в ней было избыточно, чересчур театрально, но, как ни странно, это лишь усиливало ее привлекательность.
Я поняла: передо мной нечто большее, чем просто актриса: Эмильена д’Алансон была одной из тех самых grande cocotte, о которых когда-то говорила Адриенна.
– Как вам нравится в Руайо? – спросила она и, взяв меня под руку, повела к двойным застекленным дверям, ведущим на веранду. – Отвратительное место, вы не считаете? Такое чувство, будто именно здесь останавливалась Мария Антуанетта на пути к гильотине.
Я не могла сдержать улыбку. Поразительно, как это у нее получалось? Что бы она ни говорила, это не могло ни обидеть, ни оскорбить.
– Пожалуй, дом не мешает хотя бы слегка подновить, – ответила я.
– Еще бы, – радостно промурлыкала она. – Но Этьен так занят своими лошадьми, что о доме вспомнит, только когда он рухнет ему на голову. Слава богу, у него хотя бы теперь есть вы. – Она помолчала, окидывая меня взглядом с головы до ног. – Судя по вашему стилю одеваться, я думаю, вы вполне могли бы взять на себя реконструкцию. Надеюсь, он допускает вас к своим деньгам?
Я не знала, что и ответить.
– Думаю, не откажет, если я попрошу, – наконец промямлила я.
– Ну, тогда вы просто обязаны это сделать. – Она наклонилась ближе. – Берите у него все, что сочтете нужным… Вам полагается. Молодость и любовь со временем увянут, но деньги никогда не потеряют своего блеска. – Она увлекла меня за собой на веранду. – О, какой чудесный здесь воздух, свежий и такой приятный, не то что отвратительная парижская вонь! Прогуляемся? – Не успела я раскрыть рот, чтобы выразить согласие, как она вдруг остановилась. – Ох, я забыла в доме chapeau. Вы не могли бы оказать мне любезность? Принесите, пожалуйста.
Я вернулась в дом за шляпой – трудно было не заметить этого монстра, сплошь усеянного розетками и пучками перьев. Мне еще ни разу не приходилось исполнять роль девушки на побегушках, но я охотно принесла Эмильене эту шляпу и с любопытством смотрела, как она прилаживает ее на голове; более того, я даже помогла Эмильене приколоть шляпку, чтобы она паче чаяния не съехала набок.
