Маёвский букварь - страница 28



Ещё раз попытался найти Пашу, но он спрятался хорошо.

Прошло, наверно, часа два с половиной.

За дверью нашей каюты по-прежнему стояла пугающая тишина. Ключа у меня не было, на мои постукиванья никто не реагировал.

Я замёрз. Я готов был штурмовать и барабанить. Но постеснялся и снова пошёл мотать круги.

На этой раз я передвигался ещё медленней – будто в замедленной съёмке. Солнце уже утонуло. Ветер крепчал.

В коридоре, на диване для курильщиков, я даже попытался подремать, но тут нашёлся Паша и стал импровизировать стихами.

Мы зашли в бар, хлопнули по коньячку. И пошли спать.

«А, дезертир» – сонно встретил меня усталый Олег.

«Ну как, всё прошло удачно?» – то ли съязвил, то ли поинтересовался я у него.

«Более-менее» – Олег глубоко зевнул и быстро уснул.

Спали диск-жокеи в ту ночь очень крепко, как комбайнёры в страду.

А мне не спалось. И я снова отправился мотать круги по палубе.

Зависти к соседям я не испытывал. Испытывал, скорей, брезгливость вкупе с жалостью. Ведь как сказал Габриэль Гарсия Маркес, «Секс – утешение для тех, кто не нашел любовь».

А уж чего-чего, любви мне хватало. Просто не нашлось ещё человека для её реального воплощения…


Дворянская фамилия Домбровский


Начинать эту историю надо, наверное, с Шуры Л.

Шура был крепкий деревенский парень, такой же рыжий, как я, но года на четыре постарше и после армии.

Мы вместе отдыхали в зимнем маёвском оздоровительном лагере, где я прославился песнями, а Шура – тихими поисками спутницы жизни на одну ночь.

Жили мы вдвоём в одной комнате, и Шурино либидо этот факт воспринимало, видимо, как руководство к действию.

Несмотря на зиму, спал Шура без трусов. Возможно, так он готовился к предстоящему свиданию, до которого дело так и не дошло, хотя я был готов где-нибудь погулять полночи.

Утром мы, как идиоты, бегали на зарядку. Кроме собственно бега, делали разные парные упражнения. В том числе вставали спинами друг к другу, переплетались руками и, наклоняясь вперёд, поднимали партнёра на своей спине. Моим партнёром был Шура, и был он раза в полтора меня крупней. А потому при очередном поднятии всем весом перекатился мне на голову.

Я упал носом в лёд – сверху мою голову плотно прижимало мощное Шурино тело.

Так я познакомился с лагерным врачом, чудной женщиной Светланой Михайловной, вдовой заведующего кафедрой систем жизнеобеспечения космонавтов.

Светлана Михайловна прекрасно восстановила мой нос, мы подружились, и она стала деятельной поклонницей и пропагандисткой моих песен.

С её лёгкой руки я стал выступать по разным хорошим компаниям.

Водила меня Светлана Михайловна и в только что реанимированное Дворянское собрание. При этом она прожужжала мне все уши о важности генеалогии. Из её рассуждений выходило, что приличный человек обязательно должен иметь дворянские корни.

А поскольку я, по её мнению, человек не только приличный, но и талантливый (да чего уж там скромничать – гениальный!) – я не просто должен, я обязан иметь дворянские корни.

Я порылся в корнях своего скромного и унылого генеалогического древа и не обнаружил там ничего, кроме навеки полусогнутых в полях и на огородах землепашцев, нескольких представителей рабоче-крестьянской интеллигенции, похотливого лесника и какого-то не весть откуда забрёдшего коробейника, разогревавшего базарную толпу шумными речёвками типа «А ну-у кому пирожки! Налетайте, мил дружки! А кто купит бутербродки, тот получит рюмку водки!»