Мафия в родне - страница 12

Проходя по прохладным залам и рассматривая картины, предметы мебели, письма непоседы Колумба, я остановилась у витрины со скрипкой, созданной внуком знаменитого Андреа Гварнери и завещанной Генуе Паганини. Это был любимый инструмент маэстро, и он называл ее «пушка», а после смерти хозяина ее стали называть «Вдовой Паганини». Эту скрипку юный музыкант получил в подарок в возрасте семнадцати лет от какого-то купца, потрясенного его мастерством. Юноша умел извлекать из скрипки звуки пения птиц, шума ветра и даже человеческого голоса. В наши дни «пушка» все еще звучит: победитель музыкального конкурса имени Паганини играет на ней для полного зала почитателей скрипичной музыки.

С потолка свисали огромные тяжелые хрустальные люстры. Обитые вытершимся бархатом стулья окружали стол с мраморной столешницей, картины на стенах соседствовали с мраморными барельефами. Тяжеловесная красота 17—18 веков оказывала на меня существенное эстетическое давление. Я не признавала этот интерьер своим. Мне по вкусу более простые линии, мягкие полутона, не утомляющие моего зрения.

Устав от созерцания всего этого великолепия, я уже повернула обратно, утомленно скользя взглядом по раритетам, сопровождавшим меня к выходу, как что-то в картине в углу зала привлекло мое внимание. Когда выходишь из музеев, инстинктивно ускоряешь ход, и я двигалась уже со скоростью средневекового галеона, торопясь в жаркие объятия каменных улиц. Пришлось затормозить и двинуться к картине правым галсом.

Дряхлый дож Генуи напряженно сидел в роскошном кресле, за ним на белом фоне два стоящих на задних лапах крылатых льва поддерживали красный крест, над которым реяла корона. Так вот что привлекло мое внимание! Генуэзский герб, чье изображение с детства сопровождало меня на занавесках и скатертях в доме моей бабушки. Я принялась внимательно изучать портрет пожилого, утомленного годами и властью мужчины. Губы ссохлись в узкую линию, лоб прорезали морщины, щеки обвисли, превратившись в грубые брыли. Поза его была напряженной, морщинистые желтые руки судорожно сжимали ручки парадного кресла. На среднем пальце правой надет широкий перстень с большой печаткой. Рисунок на этой печатке был хорошо знаком мне с самого детства – по словам бабушки, это был герб итальянской части нашей семьи!

Скользнув взглядом по надписи, я почти без удивления прочитала: «Пьетро Адорно, дож Генуи 1745—1748 г. г.» Вот оно как! Один из моих предков был дожем! А может быть, только однофамилец… Хотя кольцо на пальце имело тот же рисунок, который хранился у бабушки.

Узкими улочками и еще более узкими и темными переулками, называемыми каруджи, очень похожими на те, в которых девица из «Бриллиантовой руки» заманивала «руссо туристо, облико морале» в притон разврата, я вышла на набережную как раз напротив трехмачтового испанского галеона-реплики «Нептун».

В восьмидесятые годы прошлого века Роман Полански снимал на нем фильм «Пираты». Но фильм провалился, и галеон остался стоять на приколе в Каннах в течение полутора десятков лет. Позже его перегнали в Геную, где он, под тунисским флагом, работает музеем, изредка совершая небольшие круизы, плавая как под парусами, так и на 400-сильном моторе.

На носу судна возвышался Нептун, покровитель мореплавателей, – суровый чернобородый мужчина, со множеством кубиков на прессе, смотревший вдаль из-под козырька левой руки, а в правой сжимавший трезубец. Гардероб его не отличался богатством и состоял из золотистой тряпочки, живописно драпировавший чресла над мускулистыми ногами, за одну из которых цеплялся щекастый пацан-тритон, один из многочисленных внуков Нептуна, дувший в раковину.