Магдалина - страница 6

– Нет, если я мешаю, вы скажите, я это, я того… – затоптался он, натолкнувшись на Валеркин взгляд.

– Да чего уж там, садись! – сказал Валерий, подвинув к нему пустой фужер и до половины наполнив его коньяком.

Фермер сел, взял фужер, подержал его над скатертью и, глянув на меня, опять повторил, что если он влез в чужой разговор, то он сейчас уйдет, хоть ему и очень хочется выпить и поговорить с “миллионщиком”.

– Хочется – говори! – сказал Валерий, – и вообще делай, что хочешь – ты же свободный человек!.. Или я не прав?

– Прав! – решительно подтвердил фермер, со стуком опуская на стол фужер, – уже полтора года как свободный… Вот справка, паспорт, права…

Он толстыми пальцами принялся было расстегивать тесный темно-синий пиджак, но Валерий сказал, что и так верит ему, без всяких бумажек.

Выпили за свободу. Фермер достал из кармана мятую пачку “Беломора” и закурил, спрятав папиросу в густо татуированном кулаке. Потом заговорил, глубоко затягиваясь и выпуская густые струи дыма из волосатых ноздрей.

– Свобода… – начал он, глядя в точку колючими прищуренными глазками, – у нас ведь в Покровке так заведено – как после получки или на празднике каком покалечат кого или даже убьют, участковый даже и не ищет – кто начал да кто виноват?.. Он список перед собой положит и смотрит: Васька недавно вышел, рано еще сажать, у Мишки жена месяц как родила – нельзя ее без кормильца оставлять… А вот Григорий – это я Григорий – ни жены, ни детей, и восемь месяцев гуляет… Зовет участковый пацана с улицы и говорит: сбегай ты, Колюня, до Грини, и скажи ему… А Грине уже ничего говорить не надо, он уже все сам быстрее участкового посчитал, вещички собрал, сидит-ждет на крылечке, цыгарку смолит… Ему, Григорию, один хрен где лес валить – он, лес, везде одинаковый, на зоне иногда даже и получше, да и техника там не то, что на воле: там на ломаном бульдозере в тайгу не пошлют…

Он бубнил, а мы сидели и от нечего делать слушали весь этот бред, хотя это, в общем-то, был и не бред, а самая натуральная действительность, без всяких миражей. И про соцсоревнование на зоне, и про то, что он там среди зэков первое место держал, просто так, не за то, чтобы срок скостили, потому как рецидивист. В какой-то момент Валерий даже снял очки, и я вдруг увидел в его глазах хищный проблеск профессионального интереса.

– А теперь, говоришь, свобода?.. – переспросил он, когда Григорий вдруг замолк на середине фразы.

– Свобода, – сумрачно кивнул тот, с шипением вдавливая папиросный окурок в лужицу селедочного рассола.

– Драться, что ли, перестали в вашей… как ее?..

– Да ты че? – изумился Григорий, – чтоб в нашей-то Покровке на Пасху или майские никому ребра не поломали?.. Не, брат, так не бывает!..

– Или ты притих, старый стал, пять-семь стаканов засадил, и на печку?.. Тараканов давить?.. – продолжал подначивать Валерий.

– Ты че?.. Каких тараканов?.. – помрачнел Григорий.

– Да это так, шутка, – примирительно вмешался я, – а вы говорите, говорите, мы вас внимательно слушаем…

– Слушаете?.. – хмыкнул Григорий, – а знаете, сколько у меня детей?.. Восемь!..

Сказал и умолк, тупо уставившись на свой пустой фужер. Валерий подлил ему, он молча выпил и опять загудел на прежней ноте, словно его разговорный аппарат представлял собой самостоятельно существующую машину, работающую на алкоголе. Теперь в ход пошла тема детей, из которых, как выяснилось, Григорий приходился отцом только последнему, восьмому, все предшественники которого появлялись на свет при случайном, но довольно однообразном стечении обстоятельств.